Анж Питу

Вдоволь наплакавшись, напевшись и набродившись, Питу возвратился домой и обнаружил у своих дверей часового, которого выставили восхищенные жители Арамона из почтения к командующему Национальной гвардией.

Часовой был так пьян, что не мог удержать оружие в руках; он спал, сидя на камне и зажав ружье между колен.

Удивленный Питу разбудил его.

Часовой рассказал, что три десятка воинов отправились к папаше Телье, арамонскому Вателю, и закатили пир, что триумфаторов чествует дюжина самых разбитных красоток и что гвардейцы берегут почетное место для своего Тюренна, победившего соседского Конде.

У Питу было слишком тяжело на душе, чтобы муки эти не затронули и желудка. «Все удивляются, – говорит Шатобриан, – количеству слез, которые способны пролиться из глаз короля, но никто не вспоминает об опустошениях, которые оставляют рыдания в желудке простого смертного».

Часовой препроводил Питу к пирующим, и те встретили своего вождя приветственными возгласами, от которых задрожали стены.

Он молча кивнул, так же молча сел и со своей обычной невозмутимостью принялся за телятину и салат.

И пока желудок его наполнялся, сердце потихоньку оттаивало.

Глава 70. НЕОЖИДАННАЯ РАЗВЯЗКА

Если ты приходишь на пир в слезах, то можешь либо разрыдаться еще сильнее, либо совершенно утешиться.

Два часа спустя Питу заметил, что хуже ему не стало.

Когда все его сотрапезники утратили способность держаться на ногах, он поднялся.

Перед мертвецки пьяными гвардейцами он произнес речь о воздержанности спартанцев.

Он сказал им, что неплохо было бы пройтись, когда все они уже храпели, свалившись под стол.

Что же до юных арамонских красавиц, то, к их чести, мы должны признаться, что они покинули собрание до десерта, не позволив своим умам, ногам и сердцам сказать решающее слово.

Питу, храбрейший из храбрейших, и на пиру продолжал размышлять.

За этот вечер перед ним промелькнуло много влюбленных, очаровательных, роскошных красавиц, но в душе его и в памяти запечатлелись только последние взгляды и последние слова Катрин.

В полудреме он вспоминал, как рука Катрин несколько раз коснулась его руки, как Катрин небрежно задела своим плечом его плечо, как даже в споре она держалась столь пленительно, что лишний раз убедила Питу в своей неотразимости.

Тогда, захмелев в свой черед от воспоминаний о том, чем он хладнокровно пренебрег несколькими часами раньше, он тряхнул головой, словно очнувшись от долгого сна.

Он спросил у окружающей его ночи, отчего он так сурово обошелся с этой молодой женщиной? Ведь она – сама любовь, сама нежность, само обаяние. Да, на заре жизни она погналась за несбыточной мечтой, но с кем этого не случается?

Питу задавался и другим вопросом: с какой стати самой красивой девушке в округе любить его – медведя, урода, бедняка, когда подле нее распускает хвост красивый и знатный господин, главный местный павлин.

Затем Питу утешал себя тем, что у него, Питу, есть свои достоинства и сравнивал себя с фиалкой, которая испускает сладостный аромат, неслышная и невидимая миру.

Поскольку иного способа испускать аромат не существует, он, несомненно, был абсолютна прав; впрочем, основным источником этой правоты было арамонское вино, что лишний раз подтверждает старинную мудрость, гласящую, что истина – в вине.

Итак, вдохновленный философией на борьбу со своими дурными наклонностями, Питу признал, что вел себя с девушкой скверно, если не преступно.

Он сказал себе, что таким поведением мог вызвать к себе одну лишь ненависть, что расчеты его были из рук вон плохи, что если Питу и впредь будет проявлять свою строптивость, Катрин, ослепленная прелестями г-на де Шарни, воспользуется этим предлогом, чтобы оставить без внимания блестящие и основательные дарования Питу.

Следовательно, необходимо было уверить Катрин в своей кротости.

Каким же образом?

Ловелас рассудил бы так: эта девушка изменяет мне и водит меня за нос; я обману ее и посмеюсь над нею.

Ловелас сказал бы: я оболью ее презрением, и пусть ей станет стыдно за ее распутство. Я внушу ей страх, я опозорю ее, я отобью у нее охоту бегать на свидания.

Питу, добрая душа, разгоряченный триумфом и белым вином, поклялся себе, что заставит Катрин раскаяться в равнодушии к такому молодцу, как он.

Добавим, что в своем целомудрии Питу и помыслить не мог, чтобы прекрасная, скромная, гордая Катрин всерьез увлеклась г-ном Изидором; он был уверен, что она просто кокетничает с этим красавцем, пленившим ее кружевными жабо, лосинами и сапогами со шпорами.

А разве мог захмелевший Питу ревновать к жабо и шпорам?

В один прекрасный день г-н Изидор уедет в город, женится на какой-нибудь графине, забудет о Катрин – и конец роману.

Вино, возвращающее молодость старцам, внушило отважному командиру арамонской Национальной гвардии эти стариковские мысли.

Меж тем покамест нужно было уверить Катрин в своей кротости, а для этого Питу решил взять назад все злые слова, что успел наговорить девушке.

Раз так, следует вновь увидеться с Катрин.

Для человека хмельного и не имеющего часов времени не существует.