Анж Питу

– Потому что в те времена, когда я был у вас, господин аббат, ваше присутствие смущало меня; потому что своим деспотизмом вы не давали проявиться моему уму и моей памяти, а теперь свобода выпустила мои знания на волю. Да, свобода, слышите? – настаивал Питу, поднимая голову, – свобода!

– Ах, шельма!

– Господин аббат, – произнес Питу внушительно и даже не без угрозы, – господин аббат, не браните меня: contumelia non argumentum, – говорит оратор: брань не довод.

– Я смотрю, шалопай, ты считаешь, что я не пойму твою латынь и потому переводишь на французский! – в ярости закричал аббат.

– Это не моя латынь, господин аббат, это латынь Цицерона, то есть человека, который, сравнив вашу речь с его собственной, несомненно нашел бы у вас даже больше варваризмов, чем вы находите у меня.

– Надеюсь, ты не ждешь, – сказал аббат Фортье, поколебленный в своих основополагающих принципах, – надеюсь, ты не ждешь, что я стану спорить с тобой.

– Отчего бы и нет? Если в спорах рождается истина: abstrusum versis silicum.

– Однако! – закричал аббат Фортье. – Шалопай прошел школу у революционеров.

– Вовсе нет, вы ведь говорите, что революционеры болваны и невежды.

– Да, именно так я и говорю.

– Но тогда вы рассуждаете неверно, господин аббат, и ваш силлогизм построен неправильно.

– Построен неправильно! Я неправильно построил силлогизм?

– Конечно, господин аббат. Питу рассуждает и говорит верно; Питу был в школе революционеров, значит, революционеры рассуждают и говорят верно. Это неизбежно вытекает из ваших рассуждении.

– Скотина! грубиян! дурень!

– Не обходитесь со мной так грубо, господин аббат: objurgatio imbellem animum arguit – гнев выдает слабость.

Аббат пожал плечами.

– Что вы можете ответить? – сказал Питу.

– Ты говоришь, что революционеры верно говорят и верно рассуждают. Но назови мне хоть одного из этих несчастных, одного-единственного, который умеет читать и писать?

– Я, – с уверенностью сказал Питу.

– Читать я не говорю, но писать?

– Писать! – повторил Питу.

– Писать без ошибок.

– Умею.

– Хочешь, побьемся об заклад, что ты не напишешь под мою диктовку страницу, не сделав четырех ошибок?

– Хотите, побьемся об заклад, что вы не напишете под мою диктовку полстраницы, не сделав двух ошибок?

– Только этого недоставало!

– Ну что ж! Давайте. Я поищу для вас причастия и возвратные глаголы. Я приправлю это толикой que, которые я знаю, и выиграю пари.

– Будь у меня побольше времени… – сказал аббат.

– Вы проиграли бы.

– Питу, Питу, вспомни пословицу: Pitoueus Angelus asinus est28.

– Ну, пословиц каких только нет. Знаете, какие пословицы нашептал мне тростник Вуала?

– Нет, но мне любопытно услышать, мэтр Мидас.

– Fontierus abbas forte fortis.

– Сударь! – воскликнул аббат.

– Вольный перевод: аббат Фортье не всякий день силен.

– К счастью, – сказал аббат, – мало обвинять, надо еще доказать.

– Увы, господин аббат, это так легко. Чему вы учите своих учеников?

– Но…

– Следите за моими рассуждениями. Чему вы учите своих учеников?

– Тому, что я знаю.

– Хорошо! Запомните, вы сказали: тому, что я знаю.

– Да, тому, что я знаю, – повторил аббат уже не так уверенно, ибо чувствовал, что за время своего отсутствия этот странный борец изучил неведомые приемы. – Да, я так сказал, и что?

– Ну что ж! Раз Вы учите своих учеников тому, что вы знаете, посмотрим, что вы знаете?

– Латынь, французский, греческий, историю, географию, арифметику, алгебру, астрономию, ботанику, нумизматику.

– Что-нибудь еще? – спросил Питу.

– Но…

– Подумайте, подумайте.

– Рисование.

– Еще.

– Черчение.

– Еще.

– Механику.

– Это раздел математики, ну да ладно, еще.

– Слушай-ка, к чему ты клонишь?

– Да вот к чему: вот вы подробно перечислили, что вы знаете, а теперь посчитайте, чего вы не знаете. Аббат передернулся.

– Ах, я вижу, мне придется вам помочь, – сказал Питу. – Вы не знаете ни немецкого, ни древнееврейского, ни арабского, ни санскрита, – четырех основных языков. Я уж не говорю об остальных, которых не счесть. Вы не знаете естественной истории, химии, физики.

– Господин Питу…

– Не прерывайте меня; итак, вы не знаете физики, тригонометрии; не знаете медицины, не знаете акустики, навигации; не знаете всего, что связано с гимнастическими науками.

– Что ты сказал?

– Я сказал «гимнастическими», от греческого gymnaza ехегсое, которое происходит от gymnos – обнаженный, потому что атлеты тренировались нагишом.

– Да ведь это я всему этому тебя научил! – вскричал аббат, едва ли не радуясь победе своего ученика.

– Верно.

– Спасибо, что хоть в этом ты со мной соглашаешься.

– С признательностью, господин аббат. Так мы говорили о том, что вы не знаете…

– Довольно! Конечно, я не знаю больше, чем знаю.

– Значит, вы согласны, что многие знают больше вас?

– Возможно.

– Это несомненно, и чем больше человек знает, тем больше он видит, что ничего не знает. Эти слова принадлежат Цицерону.

– И какой же отсюда вывод?

– Сейчас скажу.

– Посмотрим, какой ты сделаешь вывод, надеюсь, правильный.