– Разве народ не договорился с королем, разве господин Неккер не вернулся на свой пост?
– В том-то и дело, – гордо сказал Питу.
– Однако теперь народ доволен, не правда ли?
– Так доволен, что решил отомстить за себя и перебить всех врагов.
– Всех врагов! – удивленно воскликнула Катрин. – А кто же враги народа?
– Аристократы, – произнес Питу. Катрин побледнела.
– Но кого называют аристократами?
– Вы еще спрашиваете! Да тех, у кого плодородные земли, тех, у кого красивые замки, тех, кто морит голодом народ, тех, у кого есть все, меж тем как у нас нет ничего.
– Дальше, – с нетерпением произнесла Катрин.
– Людей, у которых есть породистые лошади и красивые кареты, меж тем как мы ходим пешком.
– Боже мой! – воскликнула девушка, побледнев как полотно.
Питу заметил, как она переменилась в лице.
– Я называю аристократами известных вам людей.
– Известных мне людей?
– Известных нам людей? – переспросила матушка Бийо.
– Но кто же это? – настаивала Катрин.
– Господин Бертье де Савиньи, например.
– Господин Бертье де Савиньи?
– Он подарил вам серьги, которые вы надели в тот день, когда танцевали с господином Изидором.
– И что?
– И вот. Я видел людей, которые ели его сердце, я видел их своими глазами.
Все громко ахнули. Катрин упала на стоявший позади нее стул.
– Ты сам видел? – спросила матушка Бийо, дрожа от отвращения.
– И господин Бийо тоже видел.
– О, Боже мой!
– Нынче, – продолжал Питу, – всех аристократов Парижа и Версаля, должно быть, уже зарезали или сожгли.
– Какой ужас! – прошептала Катрин.
– Ужас? Почему? Вы-то не аристократка, мадмуазель Катрин.
– Господин Питу, – сказала Катрин с мрачной решимостью, – мне кажется, вы не были таким жестоким до отъезда в Париж.
– Я нисколько не изменился, мадмуазель, – ответил Питу в нерешительности, – но…
– Но тогда не хвастайтесь преступлениями, которые совершают парижане, вы ведь не парижанин и не совершали этих преступлений.
– Я в них не участвовал, наоборот, нас с господином Бийо чуть не задушили, когда мы пытались вступиться за господина Бертье.
– О, мой добрый отец, мой храбрый отец! Я узнаю его, – пылко вскричала Катрин.
– Мой достойный муж! – сказала матушка Бийо со слезами на глазах. – Так что же он сделал?
Питу рассказал об ужасной сцене, которая произошла на Гревской площади, об отчаянии Бийо и его желании вернуться в Виллер-Котре.
– Тогда отчего ж он не вернулся? – спросила Катрин тоном, который глубоко взволновал сердце Питу, подобно страшным предсказаниям, которыми умели потрясать сердца людей древние прорицатели.
Матушка Бийо молитвенно сложила руки.
– Господин Жильбер не пустил, – ответил Питу.
– Господин Жильбер, что же, хочет, чтобы моего мужа убили? – зарыдала г-жа Бийо.
– Он хочет разорить дом моего отца? – прибавила Катрин так же мрачно.
– О, нет! – произнес Питу. – Господин Бийо и господин Жильбер уговорились, что господин Бийо ненадолго задержится в Париже, чтобы закончить революцию.
– Сами, вдвоем? – удивилась матушка Бийо.
– Нет, вместе с господином де Лафайетом и господином Байи.
– Ах! – с восхищением произнесла фермерша. – Раз он с господином де Лафайетом и с господином Байи…
– Когда он думает вернуться? – спросила Катрин.
– О, этого я не знаю, мадмуазель.
– А ты, Питу, как же ты вернулся?
– Я привел к аббату Фортье Себастьена Жильбера и пришел сюда, чтобы передать наказы господина Бийо.
Проговорив эти слова, Питу встал с достоинством дипломата; работники, может быть, и не поняли его, но хозяева поняли сразу.
Матушка Бийо тоже встала и отослала всех.
Катрин осталась сидеть и пыталась прочесть мысли Питу прежде, чем слова слетят с его уст.
– Что-то он сейчас скажет? – гадала она.
Глава 60.
ГОСПОЖА БИЙО СЛАГАЕТ С СЕБЯ ПОЛНОМОЧИЯ
Обе женщины приготовились внимательно выслушать волю почтенного отца семейства. Питу понимал, что перед ним задача не из легких: он видел, как матушка Бийо и Катрин трудятся бок о бок; он знал властолюбивый характер одной и независимый нрав другой.
Катрин, такая мягкая, такая работящая, такая добрая девушка, благодаря всем этим достоинствам пользовалась на ферме огромным влиянием; а что такое властность, если не упорное нежелание подчиняться?
Питу понимал, какое удовольствие его слова доставят девушке, и какое огорчение причинят ее матери.
Ему, казалось несправедливым, нелепым отодвигать матушку Бийо на второй план. Это ставило Катрин намного выше Питу, что в теперешних обстоятельствах было нашему герою совершенно ни к чему.
Но он прибыл на ферму как гомеровский вестник: он олицетворял уста, память, но не ум. Питу начал так:
– Госпожа Бийо, господин Бийо хотел, чтобы вы поменьше волновались.
– Как это? – удивилась добрая женщина.
– Что значит волноваться? – спросила юная Катрин.
– Это значит, – ответил Питу, – что распоряжаться такой фермой, как ваша, нелегко: много забот и хлопот…
– Ну и что?
– Платежи…
– Ну и что?
– Пахота…
– Дальше?
– Сбор урожая…
– А кто спорит?
– Конечно, никто, госпожа Бийо, но ведь чтобы продавать зерно, надо ездить на рынок.
– У меня есть лошадь.
– Надо уметь торговаться.
– О, я за словом в карман не полезу.
– А пахать землю!