Анж Питу

Поэтому в полночь он, не моргнув глазом, отправился в путь вдоль кладбищенской стены. Невинный ребенок, никогда не оскорблявший своим независимым существованием ни Бога, ни людей, так же мало боялся мертвых соотечественников, как и живых.

Боялся Питу одного-единственного существа – папашу Лаженеса, отчего нарочно сделал крюк, чтобы пройти мимо его дома. Поскольку двери и ставни были закрыты, а свет в доме потушен, Питу, дабы удостовериться, что сторож у себя, а не в лесу, принялся лаять по-собачьи так похоже, что Ронфло, пес папаши Лаженеса, принял этот лай за чистую монету и, разразившись лаем еще более заливистым, подбежал к двери, чтобы принюхаться.

С этой минуты Питу успокоился. Раз Ронфло дома, значит, дома и папаша Лаженес. Ронфло и папаша Лаженес были неразлучны, и если на горизонте показывался один, можно было поручиться, что очень скоро рядом возникнет и другой.

Итак, совершенно успокоенный, Питу направил свои стопы к Волчьей роще. Силки сделали свое дело, два кролика попались в ловушки и там задохлись.

Питу сунул их в широкий карман того чересчур длинного кафтана, который уже через год стал ему слишком короток, и возвратился к тетушке.

Старая дева уже легла, но жадность не давала ей уснуть; подобно Перетте, она уже сосчитала, какую сумму выручит, если будет продавать по четыре кроличьи шкурки в неделю, и подсчеты эти так увлекли ее, что она не сомкнула глаз; увидев мальчика, она с дрожью в голосе осведомилась о том, что он принес.

– Всего пару. Эх, тетушка Анжелика, не моя вина, что я не принес больше; сдается мне, что кролики папаши Лаженеса – большие хитрецы.

Результат превзошел все ожидания тетушки Анжелики: сияя от радости, она взяла несчастных зверей, обследовала их шкурки, и, убедившись, что они не понесли никакого урона, заперла тушки в кладовку, где отродясь не водилось такой пищи, какая появилась там стараниями Питу.

Затем она довольно мягко предложила Питу лечь спать, и уставший ребенок последовал ее совету, даже не поужинав, что еще больше расположило к нему тетушку.

Через день Питу повторил свой опыт: удача снова улыбнулась ему; более того, он поймал уже не двух, а целых трех кроликов.

Две тушки отправились в трактир «Золотой шар», третья – в дом священника. Тетушка Анжелика не упускала случая задобрить аббата Фортье, который со своей стороны всегда напоминал о ее добродетелях благотворителям из числа своих прихожан.

Дела шли таким чередом три или четыре месяца подряд. Тетушка Анжелика была в восторге, Питу находил положение сносным. Он вел в Виллер-Котре почти такую же жизнь, как в Арамоне, разве что здесь его существование не скрашивала материнская любовь. Однако неожиданное обстоятельство, которое, впрочем, вполне можно было предвидеть, развеяло иллюзии тетушки и прервало лесные похождения племянника.

Из Нью-Йорка пришло письмо от доктора Жильбера. Ступив на американский берег, путешественник-философ не забыл своего малолетнего подопечного. Он осведомлялся у мэтра Ниге, соблюдаются ли поставленные им условия, и требовал либо немедленного исполнения договора – в том случае, если он до сих пор не выполнен, либо его разрыва – в том случае, если никто и не собирается его выполнять.

Нотариус встревожился. На карту была поставлена его репутация; он немедля явился к тетушке Питу с письмом доктора в руках и потребовал отчета.

Отступать старой деве было некуда: вид Питу опровергал все ссылки на его слабое здоровье. Он был высок и тощ, но деревья в лесу тоже высоки и тощи, что не мешает им пребывать в самом добром здравии.

Мадмуазель Анжелика попросила неделю на размышления с тем, чтобы выбрать для племянника ремесло.

Питу был так же печален, как и его тетка. Его образ жизни казался ему превосходным, и другого он не желал.

В эту неделю обоим было не до птиц и не до кроликов! к тому же стояла зима, а зимой птицы пьют где попало, люди же оставляют следы, и папаша Лаженес меньше чем через сутки наверняка определил бы, какой ловкий плут опустошает охраняемые им владения.

В отсутствие добычи старая дева вновь выпустила когти. Перед Питу, вновь оказалась прежняя тетушка Анжелика, наводившая на него беспредельный ужас и подобревшая на мгновение лишь под действием корысти – главного движителя ее существования.

Чем ближе подходил назначенный срок, тем сильнее злобилась старая дева, так что на пятый день Питу уже только и мечтал о том, чтобы тетка отдала его в учение – не важно, к кому, лишь бы не оставаться при ней мальчиком для битья.

Внезапно измученный ум старой ханжи осенила великолепная идея. Идея эта мгновенно вернула ей покой, утраченный шесть дней назад.