Анж Питу

— Но, господин аббат, — сказал Питу, делая еще два шага к каске, — когда нет ружей, надо их искать.

— Да, — сказал аббат, — и вы их ищете?

Питу поднял каску.

— Да, господин аббат, — ответил он.

— И где же?

— У вас, — сказал Питу, нахлобучивая каску.

— Ружья! У меня! — удивился аббат.

— Да; у вас в них нет недостатка.

— А, мой музей! — возопил аббат. — Ты пришел, чтобы ограбить мой музей! Кирасы наших древних богатырей на груди этих негодяев! Господин Питу, я вам уже сказал, вы сошли с ума. Шпаги испанцев из Альмансы, пики швейцарцев из Мариньяно нужны, чтобы вооружить господина Питу и иже с ним. Ха-ха-ха!

И аббат рассмеялся презрительным и грозным смехом, от которого по жилам Питу пробежала дрожь.

— Нет, господин аббат, — сказал он, — нам нужны не пики швейцарцев из Мариньяно и не шпаги испанцев из Альмансы; нет, это оружие нам не подходит.

— Хорошо, что ты хоть это понимаешь.

— Нет, господин аббат, нам нужно не это оружие.

— Тогда какое же?

— Добрые флотские ружья, господин аббат, добрые флотские ружья, что я часто чистил в наказание в те времена, когда имел честь учиться под вашим началом: dum me Galatea tenebat[48], — добавил Питу с любезной улыбкой.

— Вот, чего захотел! — сказал аббат, чувствуя, как от улыбки Питу его редкие волосы встают дыбом. — Вот, чего! Мои флотские ружья!

— То есть единственное ваше оружие, которое не имеет никакой исторической ценности и может сослужить хорошую службу.

— Ах, вот в чем дело, — сказал аббат, поднося руку к рукояти своей плетки, словно военачальник к эфесу шпаги. — Ах, вот в чем состоят твои предательские планы!

Питу перешел от требования к просьбе:

— Господин аббат, отдайте нам эти тридцать ружей.

— Назад! — произнес аббат, наступая на Питу.

— И вы заслужите славу, — сказал Питу, отступая на шаг, — человека, который помог освободить страну от угнетателей.

— Чтобы я дал в руки врагов оружие против себя и своих единомышленников! — вскричал аббат. — Чтобы я дал врагам оружие, а они из него будут в меня стрелять!

И, вынув из-за пояса плетку, он замахнулся на Питу:

— Никогда! Никогда!

— Господин аббат, ваше имя будет упомянуто в газете господина Прюдома.

— Мое имя в газете господина Прюдома! — взревел аббат.

— С похвалой вашей гражданской доблести.

— Лучше позорный столб и галеры!

— Так вы отказываетесь отдать ружья? — спросил Питу без большой уверенности в голосе.

— Отказываюсь, убирайся вон!

И аббат указал Питу на дверь.

— Но это произведет дурное впечатление, — сказал Питу, — вас обвинят в недостатке гражданских чувств, в предательстве. Господин аббат, умоляю вас, не подвергайте себя этому.

— Сделай из меня мученика, Нерон! Это все, о чем я прошу! — воскликнул аббат; глаза его горели, и он был больше похож на палача, чем на жертву.

Во всяком случае, такое впечатление он произвел на Питу, и Питу снова попятился.

— Господин аббат, — сказал он, делая шаг назад, — я мирный депутат, борец за восстановление порядка, я пришел…

— Ты пришел, чтобы разграбить мое оружие, как твои сообщники грабили Дом инвалидов.

— За что удостоились многочисленных похвал, — сказал Питу.

— А ты здесь удостоишься многочисленных ударов плеткой, — посулил аббат.

— О господин Фортье, — сказал Питу, хорошо знакомый с плеткой аббата, — вы не станете так нарушать права человека.

— А вот ты сейчас увидишь, мерзавец! Подожди у меня!

— Господин аббат, меня защищает мое звание посланника.

— Вот я тебя!

— Господин аббат! Господин аббат!! Господин аббат!!!

Питу, пятясь, дошел до двери, выходящей на улицу; теперь надо было принять бой или бежать. Но, для того чтобы бежать, необходимо было открыть дверь, а для того чтобы открыть дверь, надо было обернуться.

При этом, оборачиваясь, Питу подставлял ударам противника незащищенную часть своей особы, которую как следует не закрывает даже кираса.

— Ах, так тебе понадобились мои ружья! — сказал аббат. — Так ты пришел за моими ружьями… Так ты мне говоришь: ружья или смерть!..

— Господин аббат, я ничего такого не говорил, — оправдывался Питу.

— Ну что ж? Ты знаешь, где они, мои ружья, можешь задушить меня, чтобы ими завладеть. Только через мой труп.

— Я на это не способен, господин аббат.

И Питу, положив руку на щеколду и глядя на поднятую руку аббата, считал уже не число ружей, хранящихся в арсенале аббата, но число ударов, готовых слететь с хвоста его плетки.

— Так, значит, господин аббат, вы не хотите отдать мне ружья?

— Нет, я не хочу тебе их отдать.

— Вы не хотите — раз?

— Нет.

— Вы не хотите — два?

— Нет.

— Вы не хотите — три?

— Нет, нет и нет.

— Ну что ж, — произнес Питу. — Оставьте их себе.

И он быстро обернулся и бросился в приоткрытую дверь.

Но как он ни торопился, мудрая плетка успела со свистом опуститься и так сильно хлестнуть Питу пониже спины, что, несмотря на всю свою храбрость, покоритель Бастилии не мог сдержать крика боли.

На этот крик выбежали несколько соседей и, к своему глубокому удивлению, увидели Питу, бегущего сломя голову с каской и саблей, и аббата Фортье, размахивающего своей плеткой, как карающий ангел — огненным мечом.

XXXVII ПИТУ-ДИПЛОМАТ