Анубис

Могенс и не смог бы двинуться, даже если бы хотел. Яркий белый свет буквально парализовал его и так буравил глаза, что он с трудом подавил стон. Он поспешно поднял и вторую руку, чтобы плотнее прикрыть глаза, и, прищурившись, через завесу слез смотрел на бьющий луч. Позади него задвигались тени, и вместо того чтобы погаснуть этой мучительной пытке, к первому добавился еще один прожектор.

— Какого черта вы здесь делаете, профессор Ван Андт?! — загремел усиленный рупором голос шерифа Уилсона.

— Еще кофе? А может, чего покрепче, профессор? — шериф Уилсон качнул кофейником в сторону Могенса, а на его лице обозначилось вопросительное выражение.

Когда Могенс покачал головой, шериф лишь пожал плечами и заново наполнил свою кружку дымящейся черной жидкостью, которая, по мнению Могенса, не только на вид напоминала смолу, но и на вкус тоже.

— Как хотите, профессор, — наконец сказал он. — Только хорошенько подумайте. Разговор нам предстоит еще долгий.

Могенс не стал отвечать. Было это, конечно, давно, но еще не забылся кой-какой опыт от общения со служителями закона, по крайней мере, чтобы знать, что все слова излишни. Он не мог точно сказать, подозревал ли его Уилсон, а если да, то в чем конкретно, но что он мог утверждать с абсолютной уверенностью, так это то, что у шерифа уже сложилось определенное мнение об аварии «форда», и любая попытка переубедить его в чем-то, была не чем иным, как пустым сотрясанием воздуха. Манера, в которой Уилсон задавал вопросы, манера, в которой выслушивал и смотрел на него, даже сама манера вроде бы ничего не предпринимать была Могенсу хорошо знакома. Для Уилсона дело было уже ясным, и что бы Могенс ни говорил или ни делал, не изменило бы предвзятого взгляда на ход вещей.

— Итак, еще раз сначала? — Тон Уилсона был вкрадчивый, почти просительный, но, сказать по правде, прежде всего его взгляд выдавал Могенсу, как надоело ему ставить одни и те же вопросы, и получать на них одни и те же ответы. Только не те, которые он хотел услышать. И в то же время Могенс знал, что Уилсон будет продолжать в том же духе и дальше; часы, а понадобится, и дни напролет.

Могенс поплотнее закутался в тонкое шерстяное одеяло, которое дал ему шериф, с трудом справляясь с ознобом, причиной которого были в равной степени банальный холод и усталость. Под суровой тканью одеяла, которая царапала кожу, как наждачная бумага, он был почти голым. Уилсон забрал его одежду под тем предлогом, чтобы отдать ее почистить, но Могенс подозревал, что скорее речь шла о том, чтобы исследовать возможно оставшиеся на ней следы крови и другие улики.

— Прошу вас, шериф, — вяло сопротивлялся Могенс. — Я не скажу вам ничего больше того, что повторял уже десятки раз. Разумеется, я не могу заставить вас верить мне, но ничего другого вы не услышите, продолжайся это хоть весь день.

Он попытался вложить в свой голос вкрадчивую интонацию, ни в коем случае не вызывающую или покровительственную, однако понял, что попытка с самого начала была обречена на провал. Во взгляде шерифа, вроде бы равнодушном, что-то промелькнуло. Могенс напомнил себе, что надо быть осторожным. Возможно, Уилсон и не имел ничего против него, но он был простым человеком, а как все простые люди, относился к академикам со смесью уважения и порожденной собственной неуверенности.

— Шериф, чего вы от меня, собственно, ждете? — продолжил он после заметной паузы сдержанно-спокойным тоном. — Я не могу вам больше ничего сказать. Я вышел, чтобы найти пропавшую кошку.

— И вы ее нашли, только, к несчастью, мертвую, — вздохнул Уилсон. — Какой-то хищный зверь разорвал ее на куски. Но вместо того чтобы вернуться за помощью или хотя бы за оружием, вы на свой страх и риск с пустыми руками пустились в погоню за зверем? Который, как вы сами сказали, загрыз взрослую кошку! — Шериф покачал головой. — А вы можете себе вообразить, профессор, какое животное могло совершить нечто подобное?

Могенс молчал. Он не только мог вообразить, он его видел! Но ни словечком не обмолвился Уилсону о твари с горящими красными глазами. Подобную глупость он совершил девять лет назад и больше такого не повторит.

— Вы либо отчаянный храбрец, профессор, либо глупец!

— Глупостью, — вмешался голос, раздавшийся от двери, — было бы профессору Ван Андту отвечать еще хоть на один ваш вопрос, шериф.

Уилсон резко повернул голову в ту сторону, и Могенс заметил, что краска отхлынула от его лица, а в глазах вспыхнуло смешанное чувство страха и ярости одновременно, было только непонятно, которое из них превалирует. Сам Могенс тоже встрепенулся, когда обернулся и узнал непрошенного гостя на пороге кабинета Уилсона:

— Джонатан!

Грейвс мимоходом кивнул ему и, оглушительно хлопнув дверью, приблизился к столу Уилсона.

— Что здесь происходит? — требовательно спросил он.