Антука

- Ну, так еще один день не ешьте, тогда увидите. Тут между нами один мазур нашелся и говорит:

- Позвольте-ка, отче, позвольте минуточку: я как будто начинаю что-то замечать...

- Ага! - говорит, - это хорошо: всматривайся, всматривайся и говори, что ты замечаешь?

- Мне в тумане, действительно... как будто огонек показывается.

- Вот, вот, вот! Смотри еще попристальнее! Все в одну точку смотри, да читай в уме молитву, непременно больше увидишь! А вы, кашевары, собирайтесь разводить здесь огонек под котлом: нынче, кажется, вам Матерь Божия покажется, и вы будете есть лозанки с сыром.

Тот, который начал видеть, как услыхал это, так и вскрикнул:

- Вот, вот, в самом деле: как я стал читать молитву, так и вижу Божию Матерь!

Ксендз отвечает:

- Ну, если ты ее видишь, то ты уже можешь ужинать. Тут и все увидали.

Флориан говорит:

- Вот и молодцы, - только это и надо, чтобы вы все были удостоены. Теперь присягните перед крестом, что видели. Ходить далеко не нужно: крест со мною, присягайте сейчас и пойдете пить водку и ужинать.

Мы все присягнули и друг другу больше ничего не сказали; а Флориан сказал Цезарию: "уезжай за границу с своим адъютантом", а сам стал командовать.

ГЛАВА ПЯТАЯ

При Флориане сразу пошло совсем другое дело. Флориан был не то, что Цезарий. В Париже не учился, а был молодчина: он весь свой век все пел в каплице да дома сливы мариновал с экономкою, а однако знал все тропинки в полях и все лесные входы и выходы. Он как утвердился, так сейчас и объявил, что я, говорит, никому не дам спуску, - и чужого, и своего сейчас повешу.

- Я, - говорит, - по глазам умею читать: кто в лице станет меняться значит собирается улизнуть домой курку с маслом есть, - я его сейчас и повешу.

Мы все его стали бояться. Скажет: "вижу в твоих глазах, ты в лице меняешься" - и повесит. Стали все притворяться как можно больше веселыми.

Но напала на нас на всех робость. Как встанем, пойдем к ручейку умываться и смотримся: не меняемся ли в лице. Помилуй бог меняешься - сейчас повесит. И все мы как друг на друга взглянем - кажется, как будто все в лицах переменяемся, потому что боимся Флориана до смерти, и надо, чтобы он этого в глазах не прочитал. А он читает. Многие стали в уме мешаться и путаться. Был у нас мой крестовый брат мазур, Якуб, преогромный, а между тем начал плакать. "Смотри, скучать нельзя!" Он говорит: "Я не скучаю, я даже теперь очень весел, а только я про жалостное вспомнил". - "Что же такое жалостное?" - "А вот, говорит, когда я дома поросят стерег, так у одной свиньи было двадцать поросят, а как одного из них закололи, так все его остальные коллежки захрюкали". И опять плачет, а на Якуба глядючи, молоденький еврей, паныч Гершко, который за наше дело воевать пристал, также стал плакать.

- О чем? - говорим. - Ну, Якуб вспомнил про поросячьих коллег, а тебе что такое? У вас свинины не едят и жалеть не о чем.

А он отвечает:

- Мне, - говорит, - что такое поросяты... тьфу! Я даже таты и мамы не жалею, а слезы у меня так... я не знаю отчего... Может быть, от ветра льются.

- Смотри, мол, - отворачивайся, под ветерок становись, а то Флориан в глазах прочитает и враз повесит.

Все лежим кучкою у угольков, картофель печем и тихонько об этом разговариваем, а сами думаем: вот только чтобы об этом Флориан не узнал! Да как ему узнать! Его ведь здесь нет, он не услышит, о чем мы говорили. А кто-то напомнил: "А ведь он, говорит, завтра по глазам может прочесть". Тьфу ты, черт возьми, положение! Все и стали сокрываться, - кто полой голову накроет, будто спит, кто под фурманку отползет и тоже будто заснет, а другим и это страшно кажется - зачем другие отползают. И так вся ночь-то ни в тех, ни в сех прошла; а когда на заре стали подниматься - смотрим, ни свинаря Якуба, ни паныча Гершки нет... Где ни искали по всему обозу - нигде нет!

Флориан как узнал об этом, так и заколотился. И плюет, и топочет, и кричит: "Чтоб разысканы были, а то всех повешу! Они нас выдать могут". И все подумали: и вправду, они попадутся, - их станут пытать, и они нас выдадут.

Послал за ними в погоню искать их по лесу и по ярам двадцать человек, и все по двое, а Флориан всех перед тем осмотрел и сказал: "Смотрите, ворочайтесь и их приведите, а то я вас по глазам вижу".

Пошли наши и два дня никого не было, а наконец двое идут и ведут свинаря Якуба, а двое паныча Гершку, а остальные шестнадцать человек и сами не воротились.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Флориан говорит: "Я так их и по глазам видел, что они не воротятся. Теперь нам здесь прохлаждаться некогда: сейчас над этими суд сделаем по старинному обозному правилу и уйдем в поход на другое место искать неприятеля".

Обернулся к Якубу и Гершке и говорит:

- Вас сейчас судить.

Гершко заплакал, а Якуб сел на землю у фурманки, к колесу прислонился и говорит:

- Мне все равно, я теперь не боюсь, - а сам сомлел. Сомлел и паныч Гершко и перестал плакать. Оба уж они очень отощали в лесу, оборвались и измучились. Флориан торопился судить.