Антропный принцип

Мне снилось, что выпали зубы,
Но старец морочит Беттину, —
Я видел их сверху. Внизу бы
Увидел другую картину:
С глазами слезистее кварца,
Наставив, как дула, соски,
Морочит почтенного старца
Беттина у классной доски.

Она его душит мирами
Его же; мол, Запад с Востоком…
А он барабанит по раме,
Покинув диван ненароком.
За уличным блеском фонарным
Он видит аптеку в ночи
И молвит: «Довольно, фон Арним.
Пятерка. Теперь помолчи».

Не то чтоб отказывал мозг,
А точат и точат, глодая,
Диван да аптечный киоск,
Но точно не дева младая.
И мнит, остывая: «А жар-то?» —
Но жизнь барахлит, как чужая,
Последние вспышки азарта
Холодным стеклом отражая.

Не видно трубы заводской,
Ни веток тоски паутинной,
И мир ограничен доской,
Окошком, простенком, Беттиной.
Что дальше? Диван да подушка
Поддержат уставшую крышу, —
И снится, что выпали пушка —
И я ничего не услышу.

Крольчиха

Я пребывал в задумчивости тихой
И с недопитой рюмкою в руке
Пытался заговаривать с крольчихой
На общем для обоих языке
О том, что мы сегодня хоронили
Товарища, но это не беда,
О том, что гроб едва не уронили,
Табличку навинтили не туда;
Священник не тянул на златоуста,
Невнятно мямлил, будто все равно,
Напоминая чем-то «пусто-пусто» —
Костяшку из набора домино.
На теплой кухне мы не пали духом,
Веселье шло за нами по пятам,
И я, крольчиху почесав за ухом,
Все говорил о том, что было там, —
Там было сыро, холодно, осклизло,
Но в норме, как на кладбище.
А здесь
Крольчиха кость куриную разгрызла —
И дрогнул мир, и накренился весь.
И так всегда: воспринимая знаки,
Мы осознать иное норовим;
Так Ходасевич доверял макаке,
Так Пушкина морочил серафим;
И то-то озаренье подрезает,
Как киллер при кинжале и плаще,
Когда крольчиха с костью потрясает,
А смерть не замечаешь вообще.

В постели с Прокрустом. Поэма

Глава 1