Антошка Петрова, Советский Союз

На завтрак ее не пустили. Обедала Антошка во время тихого часа в пустой, гулкой столовой одна-одинешенька, если не считать, конечно, гремевших тарелками посудомоек и вожатой, смотревшей на нее, как на зверя лютого. Тем не менее обед ей показался очень вкусным, особенно котлета с пюре, и, вернувшись в пионерскую комнату, прежней тоски она уже не чувствовала. Наоборот, вместо того чтобы «обдумать свое безобразное поведение», как советовала Ольга Павловна, она завалилась на диванчик и впервые со дня заезда проспала весь тихий час до самого горна.

Полдника ее тоже лишили, а когда отряд собрался в клубе, где решено было провести товарищеский суд, за ней выслали конвой из двух мальчишек, которые всю дорогу жевали бананы и бросали шкурки на территорию. В зале все уже сидели по своим местам: судья – зав воспитательной работой за столом на сцене; прокурор – Катька Дымова, слева от него на отдельном стуле, свидетели – девчонки, в первых рядах. Антошку тоже провели на сцену и усадили справа от судьи рядом с адвокатом – Вовкой Сорокиным.

Вся эта игра в суд постороннему человеку, наверное, могла бы показаться даже забавной. Со сцены звучали обвинительные речи Катьки и ее подпевал, требовавших исключить Антошку из лагеря, лишить звания «Юного буденновца», одна дура договорилась даже до того, что потребовала исключения из пионеров. Вовка Сорокин, вместо того чтобы ее защищать, неожиданно тоже на нее напал и осудил за хулиганство, хотя, принимая во внимание тот факт, что это ее первое ЧП, предложил ограничиться строгим выговором. Дело на всех парах летело к концу, а Верка сидела в первом ряду и помалкивала. За все время она ни разу не взглянула на Антошку, и та догадалась, что на ее помощь надеяться бессмысленно.

Слово взял зав воспитательной работой и полчаса бубнил об усилении внимания партии и правительства к дисциплине, то и дело поминая происки капиталистов и агрессоров. Во время его речи началась прямо-таки повальная эпидемия зевоты. Всем, особенно мальчишкам, хотелось поскорее проголосовать, за что – неважно, и бежать на стадион, где другие отряды уже начали готовиться к спартакиаде. На лицах у всех застыла скука. Скучно не было лишь Антошке.

Ей было больно! Больно так, как не было, даже когда в прошлом году ей вырывали гланды. Веркино предательство было таким понятным и таким предсказуемым, что Антошка лишь диву давалась тому, что за весь день ни разу не усомнилась в ее преданности. Она вдруг ясно представила себе, как во время тихого часа, окружив Верку плотным кольцом, девчонки запугивают ее, а та… Дура, трусиха несчастная. Антошка чувствовала себя как пионер-герой на допросе, как Тарас Бульба среди поляков, но в отличие от них погибать не собиралась.

– Можно мне сказать? – наконец подняла она руку.

Зав грозно сдвинул брови.

– Тебе, Петрова, по протоколу будет предоставлена возможность сказать последнее слово.

– Последнее слово говорят перед расстрелом, а я ни в чем не виновата, и у меня есть доказательства, что драку подстроила Дымова!

Зал загалдел, но, перекрывая шум, Антошка крикнула:

– Нужно, чтобы кто-нибудь сходил в камеру хранения за моим чемоданом!

Катька беспокойно заерзала на стуле, зав воспитательной работой недовольно посмотрел на часы, из зала закричали, что, мол, пора завязывать и нечего сваливать с больной головы на здоровую. Зная, что помощи ей ждать неоткуда, Антошка решила схитрить. Глядя заву прямо в глаза, она сказала:

– Если вы не сделаете по справедливости, я пожалуюсь своей тете Нине, и тогда вам влетит так, что мало не покажется.

Зав встрепенулся.

– Какой еще Нине?

– Такой, – Антошка сделала важное лицо, – она у вас в министерстве самая главная!

Глаза у зава забегали, как счеты. Видно было, что он в уме перебирает всех министерских Нин, но вот в них вспыхнула и озарила лицо ужасом догадка. Из бледного он мгновенно стал красным, а из сухого – мокрым. Подскочив к Антошке, он схватил ее за руку и, понизив голос до шепота, стал уверять, что сам лично вместе с нею сходит за чемоданом и уж чего-чего, а несправедливости по отношению к ней не допустит. Верка уже не смотрела в пол, а, наоборот, с надеждой уставилась на Антошку своими собачьими глазами. Проходя мимо нее, той очень хотелось сказать: «Эх ты, гнида! А я еще тебя от них защищала», но она сдержалась.