Антошка и журавли

— Ишь ты! — проговорил Макар и замолчал. Хлебнув щей, он проговорил: — Ладно, я бодяги-то тебе дам…

— Дай, пожалуйста, а то просто беда! Парень измучится совсем.

Поев наскоро, Макар вылез из-за стола, сходил в горенку, принёс щепоть бодяги и, отдав Якову, стал объяснять, как её употреблять. Яков слушал Макара внимательно, хлопал глазами, но, видимо, ничего не понимал. Макар заметил это, сразу оборвал объяснение и проговорил:

— Да постой, я сам пойду погляжу, какой ушиб-то, и сделаю, что надо.

— Пойдём, пожалуйста.

Макар оделся, они вышли из избы и направились вдоль деревни.

Подходя к дому Якова, Макар вдруг услыхал за воротами, внутри двора его, какую-то возню, звонкие удары по чему-то и бабье взвизгиванье: «Вот тебе, вот тебе, вот тебе, идол!» Когда они вошли в калитку и Макар взглянул во двор, то увидел, что Соломонида, жена Якова, держала в поводу обротанного[4] полуторагодовалого жеребёнка и здоровою палкой лупила его по чём попало. Жеребёнок рвался, метался, бросался во все стороны, но баба крепко держала за повод и немилосердно тузила его. При виде мужиков баба бросила палку, сняла обротку, жеребёнок рванулся в сторону и ударился боком о забор так, что сейчас же отскочил от него, как мяч, и не удержался на ногах. Потом он быстро вскочил снова на ноги, сделал круга два по хлеву и, забившись в угол, остановился там, дрожа всем телом и пугливо всхрапывая. Макару стало жалко его.

— За что ты его? — спросил он бабу, приподнимая шапку.

— За парня проучила, — проговорила, еле отпыхиваясь, баба, — не будет другой раз лягаться, пёс… Ах ты, сокрушитель этакий!

— Так его и надо, озорника! — одобрил бабу Яков. — Он скоро всем проходу не даст! Такую замычку[5] взял, ни на что не похожее. Корму задаёшь и то боишься, как бы не саданул. Приложит уши и глядит!

Макар ничего не сказал. Они вошли в избу. Парень сидел около стола и, придерживая рукой ушибленное место, раскачивался всем туловищем и тихо стонал. Макар недолго думая начал растирать ему ушибленное место бодягой.

Растерев и завязав ушиб, Макар сел на лавку. Яков, Соломонида и парень в один голос стали жаловаться ему на лошадиный покой.

— Лошади по делу цены нету, коли бы не такая злючка, а злючка ни на что не похоже! В запряжке-то и то охмыляется, а когда без сбруи, лучше не подходи! А в стаде, когда ловить вздумаешь, просто наказание: ходишь, ходишь за ней, не поддаётся, да и всё тут.

Макар долго молчал, потом поворотился на месте и проговорил:

— Удивительное дело, что вы за чудаки! Что вы скотину-то за столб бесчувственный считаете, али за колоду какую? Сами незнамо как обходятся с нею да ещё ропщут!

— А как же обходиться с ней ещё? — спросила удивлённая Соломонида.

— Помягче. Будешь помягче обходиться, и она посмирней будет…

— Что же, с ней теперь бобы, что ли, разводить? — сказал недовольным голосом Яков и стал набивать трубку.

— Не бобы разводить, а кротости побольше иметь! У вас ведь как, — чуть маленько, и кулаком её в морду, баба рогачом, парень чем попало! Ономнясь[6] я сам видел, как парень ваш свёл кобылу-то в ночное, спутал её, снял оброть, да как грызлами[7] хватит её по морде, так та, сердечная, индо головой завертела! Так как же ей тут смирной быть?..

— Это не оттого! — сказал Яков.

— Как — не оттого? Попробуй-ка с ней лаской-то обращаться, другой свет увидишь!

— Со скотиной-то лаской? — сказала жена Якова. — Поймёт она твою ласку!

— А вы попробуйте! — настаивал Макар.

— И пробовать не будем! — проговорил Яков. — А видно, не ко двору нам этот покой, нужно его перевести!

— Знамо, так! — поддакнула Соломонида, — Продать обеих, а на ихнее место купить какую посмирнее.

— И жеребёнка продадите? — спросил Макар.

— И жеребёнка продадим. Что ж на него любоваться, что ль?

— Сколько же за жеребёнка думаете взять?

— Да что, красненьких полторы дадут, и ладно!

— Пущай за мной! — решительно сказал Макар и встал с места.

И Яков и Соломонида удивились.

— Идёт, что ли? — спросил Макар и протянул Якову руку.

— Бери, только на нас не пеняй, мы говорим тебе, что в нём есть!

— Да что уж есть, всё моё!

— Ладно!

III

Дома на Макара поворчали было, зачем он купил такого жеребёнка; но мужик не обратил на это никакого внимания и на другой день, обмолотив овин, взял деньги и пошёл к Якову. Был сильный заморозок, скотина стояла ещё на дворе. Яков обротал жеребёнка, Макар его принял из полы в полу и, перекрестившись, повёл к себе.

— Ну, глядите покупку-то! — крикнул Макар своим, держа жеребёнка под уздцы.

Семейные Макара высыпали на улицу и принялись оглядывать жеребёнка. Жеребёнок был крепкий, туловище круглое, зад лоснился, копыта стаканчиком, шея толстая, голова небольшая, сухая, глаза точно огонь. Он стоял, пугливо озираясь кругом, семеня ногами, пофыркивая и не давая дотронуться до себя.

— Ишь какой дикий! — сказала девка.

— Дикий-то дикий, — согласился Макар, — мы, пожалуй, и звать-то его будем Дичок, — ничего?..

— Ишь, у него и глаза-то горят, как у волка, какой в нём толк будет? — молвила Макарова баба.