Антоша, вставай

Я так привык к издаваемым Старухой звукам, что беззвучие квартиры натягивало мои нервы, как корабельный трос. Сидя на кровати, я втыкал в пол. На потертом ковре круглые рисунки повторяли сами себя, равно как и мои мысли о Старухе. Я боялся звонить ей. Но еще больше я стремался сообщить о своем возвращении Тамаре Тимофеевне. Меня отталкивала любая мысль о матери и ее сломанном бедре. Я мечтал ущипнуть себя сильно-сильно и проснуться на райском острове в объятиях любимой Кати. Я не желал иметь ничего общего с этой квартирой, своим отражением в зеркале и искалеченной Старухой, которая заклевала меня до такой степени, что я уже стал на нее кидаться.

Все вокруг напоминало огромную задницу. Серый город, вонючие подъезды и люди-дебилы. Орки, эльфы, демоны и звери разных мастей. Все они меня жутко бесили. Сами ни черта не понимая в жизни, навязывали всем вокруг правила своей игры. Все всё знали и знали, как лучше. Они заставляли меня быть хорошеньким и правильным, а сами были жуткими козлами и уродами, поступающими куда хуже меня.

Мне не было дело до моего выигрыша, я вообще с трудом вспомнил, что стал миллионером. Пустая квартира так явно напоминала о недавнем происшествии, что меня разъедало кислотой изнутри. Я умирал от боли, а деньги — что деньги? Разве их можно положить на мою кровоточащую рану как свежесорванный подорожник? Нет!

Я вечно чувствовал себя ничтожеством, а раз я полный ноль, то мог ли я позволить себе хоть что-то кроме пребывания в бесконечной агонии? Я ненавидел себя и чувствовал говном на палочке. Я был таким же, как и мой отец — ссыкуном. Лучше бы я, как и он, разбился на самолете и не терзал себя этой дрянной жизнью, которая напоминала наждачку. Деньги в кармане куртке — жалкие бумажки. Юрий Борисович был прав — что бы я на них ни купил, они не сделали бы меня счастливым. Я лег на кровать и закрыл глаза. Мне захотелось уснуть и больше не просыпаться, чтобы оказаться на острове и больше никогда не засыпать там.

***

Шел свирепый ливень. Он бил землю острыми каплями, вороша плотный грунт. Я вытянул руку из открытого окна и ощутил жалящие касания дождя, словно руку ударили сотнями плетей. Несмотря на дневное время, на улице стояли сумерки. Небо наглухо затянули тучи. Мой дом опустел, в него не заглядывало даже солнце, и от этого становилось еще тоскливей.

Статуэтки, украшения и предметы быта стояли в пыли, я позабыл про них и не прикасался к ним чертову тучу лет. Интересно, как давно я делал уборку? И убирался ли я когда-то дома? Мне было сложно вспомнить. В углах тонкими нитками висела паутина. Все вокруг говорило том, что помещение заброшено. Это было странно — еще вчера тут бедокурила Старуха. Была Катя, которая на червивом торте все-таки смогла оставить послание. Сегодня же особняк был ветхим и никому не нужным. Вселенское одиночество скальпелем разорвало мое тело, рисуя кровавые линии тоски. Складывалось ощущение, что на всем острове кроме меня никого нет и никогда не было. Я не понимал, где искать хоть малейший намек на утешение моей боли, не говоря о чем-то большем. Мотоцикл мок у беседки с крышей из пальмовых ветвей, не вызывая былого восторга. Печаль схватила меня за грудки и трясла, выбивая остатки радости. Нигде мне не было покоя. Ни в туманной Москве, ни тут, на райском острове.

Я ходил кругами по своей когда-то любимой комнате в надежде, что тучи рассеются и в дверь постучится Катя. Я мечтал, чтобы он обняла меня и закружилась в танце любви, как раньше. Я направлял слух на звуки, чтобы не пропустить ее возвращения. Но дышала зловещая тишина. Тишина ходила за руку с одиночеством. Она вечно смеялась надо мной, когда мне было плохо, как сейчас. Я устал мерить комнату шагами. Подойдя к зеркалу, я вцепился в свое отражение.

Сквозь брутальное лицо взрослого и уверенного мужчины проглядывали жалкие черты Антоши, того самого сопляка, не умеющего принимать простые жизненные решения, избегающего ответственности за благополучие и прожигающего свою жизнь, слушая мнение других людей. Этот бесхребетный болван изучал мой острый подбородок, волевую ямочку под нижней губой, густые брови и греческий нос. Я выглядел как Аполлон, и Антоша, спрятавшись за черными глазами в моем отражении, смотрел на меня, пытаясь понять — что ему делать дальше?