Антоний и Клеопатра

Без военного эскорта, в сопровождении четырех друзей и слуг Антоний въехал в небольшую, симпатичную деревушку в Команах Каппадокийских, отметив с одобрением ее дорогие дома, сады, обещающие изобилие цветов будущей весной, внушительный храм Ма, возвышающийся на вершине небольшого холма, окруженного березовой рощей, с тополями по обеим сторонам мощеной дороги, ведущей прямо к земному дому богини Ма. Сбоку от него стоял дворец. Как и у храма, его дорические колонны были синего цвета с ярко-красными основаниями и капителями, стены позади колонн темно-синие, края крытой дранкой крыши обведены золотом.

Молодой человек лет двадцати ждал их перед дворцом, одетый в несколько слоев зеленой кисеи, с круглой золотой шапочкой на бритой голове.

– Марк Антоний, – представился Антоний, спешиваясь со своего серого в яблоках государственного коня и бросая поводья одному из троих слуг, которых он привел с собой.

– Добро пожаловать, господин Антоний, – приветствовал молодой человек, низко кланяясь.

– Достаточно просто – Антоний. У нас в Риме господ нет. Как тебя зовут, бритоголовый?

– Архелай Сисен. Я – царь, верховный жрец богини Ма.

– Не слишком молод для царя, а?

– Лучше быть слишком молодым, чем слишком старым, Марк Антоний. Войди в мой дом.

Визит начался с осторожного словесного пикирования, в котором царь Архелай Сисен, даже более юный, чем Октавиан, не уступал Антонию, и тот, будучи по натуре человеком дружелюбным, был восхищен молодым царем. Антоний не возражал бы и против общества Октавиана, не сделайся тот наследником Цезаря.

Но, несмотря на красоту зданий и пейзажа, ласкавшего римский глаз, одного часа оказалось вполне достаточно, чтобы понять: каким бы богатством ни обладала некогда богиня Ма в Команах, его уже не осталось. Поскольку между ними и столицей Каппадокии лежало всего пятьдесят миль, друзья Антония готовы были отправиться в путь на рассвете следующего дня, чтобы соединиться с легионами и продолжить поход.

– Тебя не оскорбит, если моя мать будет присутствовать на обеде? – почтительно спросил жрец-царь. – И мои младшие братья?

– Чем больше народу, тем веселее, – ответил Антоний, не забывая о хороших манерах.

Он уже получил ответы на самые насущные вопросы, но стоило узнать, что за семья произвела на свет этого умного, не по годам мудрого, бесстрашного парня.

Архелай Сисен и его братья были красивы, остроумны, хорошо знали греческую литературу и философию и даже немного разбирались в математике.

Но все отошло на второй план, как только в комнату вошла Глафира. В соответствии с обычаем она стала жрицей Великой Матери в тринадцать лет, но, в отличие от остальных достигших половой зрелости девственниц, которые должны были расстелить коврик в храме и предложить свою девственность первому пришедшему, кому они понравятся, Глафира была царской крови и сама выбирала себе партнера, где хотела. Первым был римский сенатор, который стал отцом Архелая, даже не зная об этом. Ей было всего четырнадцать лет, когда она родила мальчика. Отцом следующего сына стал царь Ольвии, потомок Тевкра, знаменитого стрелка из лука, сражавшегося вместе со своим братом Аяксом у Трои. Отцом третьего сына был неизвестный красавец, сопровождавший стадо быков в караване из Мидии. После этого Глафира сказала «хватит» и посвятила жизнь воспитанию мальчиков. Ей уже исполнилось тридцать четыре года, но выглядела она на двадцать четыре.

Попликола недоумевал, что побудило ее появиться, ведь почетный гость известен как отъявленный бабник, но у Глафиры была причина. Которая не имела ничего общего с вожделением. Принадлежавшая раньше Великой Матери, она давно поборола вожделение как нечто унизительное. Нет, она хотела для своих сыновей большего, чем крохотное жреческое царство. Она хотела получить значительную часть Анатолии, и, если молва о Марке Антонии верна, это был ее шанс.

Антоний громко втянул в себя воздух. Какая красавица! Высокая, гибкая, с длинными ногами и великолепной грудью, а лицом не уступит Елене: чувственные алые губы, безупречная кожа, подобная лепестку розы, светящиеся глаза, обрамленные густыми темными ресницами, и абсолютно прямые льняные волосы, спускающиеся по спине, словно лист кованого позолоченного серебра. Она не надела драгоценностей, может быть, потому что их у нее не было. Ее голубое, греческого покроя платье было из чистой шерсти, без рисунка.

Попликолу и Деллия так быстро смахнули с ложа, что они едва успели вскочить на ноги. Огромная рука уже похлопывала по освободившемуся месту, где они только что сидели.

– Сюда, со мной, великолепное создание. Как тебя зовут?

– Глафира, – ответила она, скинув фетровые комнатные туфли и ожидая, пока слуга наденет ей на ноги теплые носки.