Антон Райзер

На другой день доктор Фрорип призвал его к себе для отеческого увещания. В самых лестных выражениях он уверял Райзера, что его таланты располагают к большему, нежели звание актера, что он не знает самого себя и пребывает в неведении собственных достоинств.

Райзер же, ясно осознав невозможность осуществить свое желание в Эрфурте, снова впал в самообман и убедил себя, что по собственной воле отбрасывает намерение посвятить себя театру, раз уж весь свет словно сговорился препятствовать этому, да и разубеждающая речь доктора Фрорипа содержала в себе так много лестного.

Но едва он опять остался один, как самообман начал мстить жестокими терзаниями и сомнениями, возобновилась внутренняя борьба. И наконец его постиг ужаснейший удар, которого он так надеялся избежать: волосы его стали неудержимо падать.

Мысль о необходимости носить парик – для эрфуртских студентов нечто диковинное – была ему невыносима. Тогда на оставшиеся у него скудные деньги он снял место в гостинице на самом дальнем краю города, где, однако, только ночевал и по вечерам заказывал себе пиво с ломтем хлеба, чтобы продержаться на своем запасе как можно дольше.

Днем он обычно бродил по безлюдным местам, иногда укрываясь от дождя в церквах, и так провел почти две недели, пока один из друзей не выследил его, и как-то раз Нерьес, Окорд, В. и еще несколько человек, озабоченных его пропажей, неожиданно нагрянули к нему в гостиницу с дружескими упреками, зачем-де он от них удалился.

Ему удавалось теперь зачесать волосы со лба на парик, так что под густым слоем пудры вся шевелюра могла сойти за его собственную. И он решился вместе с друзьями вернуться в людское общество, однако все время старался держаться только этой компании, пожелав, сколько возможно, жить в уединении подальше от людей.

В этом желании ему также не было отказа. Благодушный В. сразу же поговорил со своим дядей, регирунгсратом профессором Шпрингером, и в живых красках описал ему положение Райзера и его нужду в уединенном жилище.

Советник Шпрингер пригласил Райзера к себе и нашел столь ободряющие и ласковые слова, что Райзер сразу проникся к нему сердечной симпатией и почтением.

В то время Шпрингер читал лекции по статистике, иные из которых Райзер посетил, так как весьма интересовался этим предметом. Узнав об этом, советник Шпрингер стал всячески склонять его всерьез заняться этой наукой и пообещал всемерно ему содействовать.

И содействие началось с того, что он, не откладывая, предоставил Райзеру, как тот мечтал, отдельное жилье в своем садовом домике, вручив ему и особый ключ. Из окна этого дома открывался красивейший вид на сады, сплошной чередой окружавшие Эрфурт.

Теперь Райзер снова получил трехразовый даровой стол, доктор Фрорип принимал в нем самое живое участие, всячески его поддерживая; он даже стал посещать математические лекции, добрые друзья приобщили его к своим литературным вечерам, порой читали ему вслух свои произведения. Все шло чудесно, пока внезапный прилив поэтического наваждения не разрушил сложившийся порядок.

Начать с того, что нынешнее его уединенное романтическое жилище немало способствовало возбуждению фантазии. А письмо, написанное им в Ганновер Филиппу Райзеру, лишь ускорило возврат болезни.

Ибо послание это было целиком выдержано в духе Вертеровых писем и всячески побуждало к воскрешению патриархальных настроений, жаль только, что в нем не обошлось без чрезмерной аффектации.

Причина же была в том, что, собираясь его писать, Райзер сперва обзавелся чайником, одолжил у кого-то чашку и, не имея в доме дров, купил соломы, употребительного в Эрфурте материала для топки, дабы самому, не выходя из своей комнатки, вскипятить себе чаю на маленькой печке, в чем он в конце концов и преуспел, предварительно едва не задохнувшись от дыма.

И лишь когда это ему удалось, он уселся писать Филиппу Райзеру торжествующее письмо.

«Итак, дорогой друг, обстоятельства мои теперь таковы, что лучших и желать не надобно. Из малого моего окошка я обозреваю широкий луг, вижу в самой дали ряд деревец, возвышающихся на невысоком холме, и думаю о тебе, мой друг, – и далее в таком же роде… Обладатель ключа от моего уединенного жилища, я теперь хозяином и в доме, и в саду – и так далее… Когда порой я сижу подле своей маленькой печки и варю себе чай – и тому подобное…»

В таком тоне было составлено это внушительное и длинное послание. Райзер не мог противиться желанию показать его своему взыскательному другу доктору Зауэру, который лишь окончательно ухудшил положение, сделав ему комплимент в своей обычной добродушной манере: не будь ему, доктору Зауэру, столь дорого общество Райзера, он предпочел бы жить в отдалении, только бы получать от него подобные письма.

После этого уснувшая было страсть Райзера к поэзии разгорелась снова. Сперва он попытался завершить описание хаоса в стихах про творение и опять с мукой углубился в описание уродливых несообразностей и чудовищных лабиринтов мысли, пока наконец это адское нагромождение понятий не разрешилось следующим гекзаметром, навеянным Библией: