Антон Райзер

Прелат с отменной любезностью, также на латинском языке, осведомился, какого исповедания держится Райзер, католического или аугсбургской веры, и когда Райзер указал последнее, прелат, едва ли не собственными его словами, отвечал следующее: ему очень жаль, что Райзеру волею злой судьбы пришлось терпеть превратности долгих скитаний, однако он не видит никаких средств помочь ему в поисках поддержки именно этого университета. Но лишать Райзера последней надежды он бы тоже не хотел.

Затем он спросил Райзера, где тот родился, и, услышав ответ – в Ганновере, посоветовал обратиться к доктору Фрорипу, можно сказать, земляку Райзера. Представившись Фрорипу, следовало вернуться. С этими словами прелат вложил в ладонь Райзера серебряную монету, добавив, что этого должно хватить для скромного обеда.

Если что-то на свете способно выпрямить надломленного и спасти злополучного от полного отчаяния, так это выражение лица и интонация, с какими прелат Гюнтер ответил тогда на просьбу Райзера и подал ему совет.

Растроганный этим приемом почти до слез, Райзер быстро вышел, остановился за дверью и, не в силах поверить своим глазам, стал разглядывать монету, пытаясь осознать, что теперь владеет полугульденом, тогда как совсем недавно не имел даже трех пфеннигов на ночлег. Этот полугульден казался ему теперь несказанным богатством, чем и был, ибо вновь вселил в него мужество, на коем только и держалась его судьба.

Он отправился в трактир и впервые за долгое время отведал горячей пищи. Затем сразу разузнал, где находится Купеческая церковь, рядом с которой жил доктор Фрорип. Он застал его в два часа пополудни, когда доктор Фрорип собирался читать лекцию, и заговорил с ним на латыни, как прежде с настоятелем Гюнтером.

Узнав, что Райзер родом из Ганновера, доктор Фрорип обошелся с ним более чем любезно и провел в аудиторию, где уже сидели студенты, все в головных уборах, что представилось Райзеру зрелищем тем более необычным, что они смотрели на него во все глаза, так как сам он был с непокрытой головой.

Итак, он словно по волшебству очутился среди студентов в эрфуртской аудитории профессора Фрорипа, а не далее как утром того же дня не имел иного пристанища, кроме открытого поля.

Доктор Фрорип читал церковную историю, уснащая ее забавными анекдотами, веселившими аудиторию и заставлявшими ее то и дело оглашать стены зала громовым хохотом. Все это казалось Райзеру каким-то сном. Он вспомнил годы своего детства, когда школьный класс виделся ему святилищем, и теперь, очутившись в университетском зале, не мог представить себе ничего более возвышенного.

После лекции доктор Фрорип пригласил Райзера в свой кабинет, чтобы расспросить о его прошлом, и тут Райзер придал своей истории новый оборот, сказав, что в Ганновере одним своим сочинением вызвал гнев некоего важного лица и потому был вынужден покинуть город. Поскольку же все остальные пути казались ему закрыты, он пришел к мысли посвятить себя театру, но по зрелом размышлении отверг это намерение, так как понял, что упомянутое сочинение будет вредить ему и в будущем, поэтому он решил перебраться в Эрфурт и здесь заново приняться за ученье.

Любопытно заметить, как эта ложь, которую Райзер измыслил еще во время лекции доктора Фрорипа, сама собой, еще прежде чем он ее высказал, стала претворяться в правду и как иезуитски он сам себя обманывал. Ведь он мысленно пытался убедить себя, что вполне сознает безрассудность своего предприятия, что по собственной доброй воле изменил свое решение и теперь не отступит от задуманного, даже если ему вдруг представиться возможность попасть на сцену.

Что же касается первой части его выдумки, то он старался вообразить, будто в речи, сочиненной им на день рождения королевы, содержатся некие соблазнительные места, могущие быть истолкованными ему в ущерб. Так ли было на самом деле, нимало его не беспокоило, он теперь исходил лишь из того, могло ли это случиться, потому что иначе не знал, как выйти из положения.

Ведь если он хотел, чтобы его тяга к учению выглядела правдоподобно, то никак нельзя было сказать, что он ушел из Ганновера по склонности к театру, да и история с дуэлью тоже сюда не подходила.

Доктор Фрорип, судя по всему, не дал полной веры его словам, однако составил о Райзере куда более высокое представление, чем тот мог ожидать, поскольку принял его за сына благородных родителей, с коими сын разошелся и теперь не хочет выдавать их имя. Райзер был весьма польщен, что о нем могут так думать, и это мнение было ему тем приятнее, что наилучшим образом покрывало его ложь, ибо доктор Фрорип заведомо извинил несообразности, в которые Райзер и сам не верил.

Случившееся затем оказалось выше всех его ожиданий. Доктор Фрорип сказал, что для уныния нет причин, и пообещал первым делом позаботиться о его пропитании и жилье. Райзер, еще утром убежденный, что покинут всем светом, едва верил его утешительным словам и в ту минуту смотрел на доктора Фрорипа как на своего ангела-хранителя.