Антон и Зяблик

Антон чувствовал, что переборщил, но главное - жаль, теперь не расскажешь, как они, деревенские мальчишки, прятались когда-то в коноплянике, пугая друг друга, как уходили в ночное на дальние пастбища, как весною гоняли плоты в разлившейся пойме Листвянки, пропадали в лесу и не заявлялись домой по два-три дня. Костры в ночном, скачки на неоседланных конях, купанье до синевы, набеги на церковные сады… Да мало ли что было в детстве, таком теперь далеком и милом, и разве есть такие слова, чтобы рассказать обо всем этом? Да и поймет ли Зяблик, выросший в городе, знавший деревню понаслышке, а природу - только по выездам на дачу?

Когда Волик был совсем маленьким, всякий раз, видя его разобиженное лицо, Антон испытывал неудержимую нежность. Он и сейчас, глядя на его недобрые и усталые глаза, вдруг почувствовал желание подхватить его на руки и подбросить вверх. Он смерил взглядом долговязую фигуру сына, растеребил аккуратный кок на его лбу и дал шлепка.

- Отстань!

Антон озабоченно посмотрел на часы:

- Время идет, а хоть бы одна собака пробежала мимо. Пустыня!

- Никто не заставлял тебя идти,- отозвался Волик.- Сидели бы на станции и ждали. В буфете поели бы чего-нибудь.

- Поесть? Это идея!

Они присели на пригорке, раскрыли чемодан. Антон перебрал нехитрые запасы, прихваченные для земляков, которых не видел сто лет, любовно оглаживал бутылки с коньяком, крякал, потирая руки и подмигивая сыну.

Посидели, перекусили и снова пошли. Иногда Антон устремлялся в клеверище, рвал розовые и белые головки, с упоением отсасывал медовую живицу, жевал стручки вики, горькие и невкусные, но все же сладкие но каким-то воспоминаниям детства.

- Чем не житуха, а, Зяблик?

Но Волик не разделял отцовских восторгов. От бессонной ночи, от бестолкового этого хождения он едва не валился с ног.

За горою открылась деревня. Избы теснились по склонам глубокой лощины. Внизу протекал ручей.

- Яранцы!

Антон остановился, поджидая Волика. Из деревни неслись переполошные крики. Из дворов выгонялась скотина, двойным эхом разносилось хлопанье бича, орали петухи, блеяли овцы.

Над купами берез и дубов, что на опушке, густо утыканной крестами и могильными оградками, с криком кружило воронье. Все эти звуки реяли над деревней, сливаясь в упоительную музыку рождающегося дня.

- Ну, сын, скоро и наша!

Возле хат, у закрытого сельпо стояли мужики и бабы. И все, как по команде, примолкали, завидев незнакомых путников. Антон громко здоровался, а Волик краснел за отца и торопился вперед.

- Земляки, - пояснил., отец. - Приглядывай, Зяблик, тут, может, и твои дальние родственники.

За деревней ручей спускался ярусами, образуя омутки. Здесь когда-то мочили коноплю, а сейчас паслись спутанные кони. Присели отдохнуть, и тут же сбежались к ним ребятишки.

- Вы откуда? - спросила девчонка.

- Мы затонские.

Ребята переглянулись.

- Гы!.. Неправда! Врете вы, дядечка!

- Ах ты, стрекоза!

Антон поймал девчонку за ногу, она вырвалась, отбежала и рассмеялась.

- А ну, кто из вас на руках умеет ходить? Никто? Ну так смотрите!

Антон вытащил из карманов портсигар, расческу, положил на траву и вдруг, встав на руки, тяжело пружиня и переваливаясь телом, зашагал на растопыренных ладонях.

- Уй ты!-завопили ребята и, когда Антон, пройдя метров пять, отдуваясь, присел на траву, стали перед ним кувыркаться, прыгать друг через дружку и делать стойки на руках.

Девчонка не отставала от мальчишек, с разгону бухалась на руки, болтала в воздухе ногами, и платье ее, затрепанное, цветастое, падало, закрывая голову и руки.

- Дяденька, а теперь смотри, как я!

Это самый маленький встал на руки, шлепнулся на спину и, вскочив, отбежал, довольный. Глаза у Антона искрились, лицо было красное, грудь вздымалась, а Волик краснел, отворачивался и прятал глаза, сгорая от неловкости, особенно за девочку, которая даже не стеснялась показывать свои латаные трусики - хоть бы что ей!

- Давай, давай!.. - кричал Антон, прищелкивая пальцами.

Волик дернул его за рукав:

- Пойдем, пап!

- Ну ладно, акробаты, бывайте - некогда мне тут с вами!

Антон поднялся и постоял, наблюдая за ребятами, и вдруг с хохотом наподдал рукой одному из мальчишек. Затем, схватив чемодан, побежал от ручья:

- За мной, Зяблик! Знаю я их, циркачей! Пристанут - добром не отстанут.

За Яранцами дорога пошла равниной, и здесь поначалу им пришлось задержаться: из бокового проселка на большак бурно вливалось рогатое воинство - черные, пятнистые, гнедые коровы, еще заспанные, с рубцами пролежней на боках после ночи, проведенной на фермах. Где-то в глубине стада стоял пастух - в галошах на портянку, перевязанных веревочками, в плаще с капюшоном. Стоял, как полководец, с бичом, перекинутым через плечо, пропуская мимо себя бесконечное стадо. Прошла последняя корова, но он не пошел следом, а вежливо подождал путников. Антон встряхнул ему руку и пошел рядом.

- Далеко скотину гонишь?

- До Петунинского урочища.