Антон Фарб

Лимек толкнул дверь, машинально отметив (и удившись), что замок – врезной, двухсувальдный, с защелкой и фиксатором, и очутился в комнате с розовыми обоями, больше всего напоминавшей рабочее помещение средней руки борделя где-нибудь в Ашмедае. В свое время Лимеку часто доводилось бывать в заведениях этого веселого района – сперва по работе, а потом он почти месяц – это был январь сорок седьмого года – практически жил в такой вот комнатке, сменяя девиц и стараясь не трезветь. Потом деньги кончились…

В центре спальни Альбины стояла громадная, невообразимо вульгарная кровать с балдахином, украшенная позолоченными купидончиками и застеленная атласными простынями алого и черного цветов. Сие ложе было не убрано и завалено ворохом платьев. Нижнее белье было разбросано и по постели, и по полу: панталоны, бюстгальтеры, корсеты, комбинации, пеньюары, чулки и прочие ажурные и полупрозрачные предметы валялись прямо под ногами. Всё – дорогое, но совершенно безвкусное. Видимо, хозяйка долго колебалась, что надеть на похороны отца…

Сама Альбина, сменившая коктейльное платье на газовый, ничего не скрывающий пеньюар, сидела в углу комнаты перед трельяжем, таким же пошлым, как и кровать. Услышав, что Лимек вошел, Альбина развернулась на стульчике и, скрестив обтянутые черными чулками ноги, переплела руки на коленке, подчеркнув ложбинку между грудей.

– Ну? – спросила она низким, чуть дрожащим голосом. – Нашли что-нибудь интересное?

Зрачки у нее были – две крохотные точки, радужки маслянисто блестели. Альбина хищно втягивала воздух. Похоже, пока Лимек обыскивал кабинет Петерсена, она перешла от сигареток к тяжелой артиллерии.

– Увы, сударыня. Ничего, что помогло бы мне в работе.

– Не желаете продолжить поиски здесь? – спросила Альбина, откинувшись назад и бесстыже расставив ноги. На ее черных трусиках спереди было вышито ярко-розовое сердечко. Альбина вызывающе провела по нему рукой; взгляд Лимека скользнул чуть ниже – туда, где на белоснежной полоске кожи между трусиками и чулком горело треугольное клеймо салона «Шеба».

– Нет, – сказал Лимек твердо. – Я закончил.

10

От Бельфегора до Вааль-Зее – три остановки на трамвае и еще шесть – в грохочущем и продуваемом вагоне надземки. Преодолев это расстояние, Лимек словно бы совершил путешествие на другую планету, причем значительно более грязную, убогую и опасную. Между роскошными особняками Бельфегора и многоквартирными трущобами Вааль-Зее лежали не только пара километров городских улиц, между ними была пропасть экономическая и историческая.

Самое парадоксальное, что когда-то именно здесь, тогда еще в пригороде, на уютных берегах реки Вааль-Зее предпочитала селиться знать. Аристократы воздвигали здесь родовые поместья на почтительном расстоянии от Бездны и в сравнительной близости от королевской цитадели. Все изменилось в одну-единственную ночь (что, впрочем, характерно для истории Авадона). В хрониках ее именовали Ночью Плачущих Стен. Шторм, оцененный преподобным Тангейзером в шесть с половиной баллов, унес жизни большей части населения Вааль-Зее и сделал все строения в округе малопригодными для жизни. Остатки аристократии спешно перебрались на холмы Бельфегора, а полвека спустя канцлер Вальсингам распорядился снести все зараженные дома, загнать реку под землю, а район застроить многоэтажными общежитиями для рабочих. Сколько именно рабочих вскоре потребует Фабрика тогда не знал никто, поэтому Вааль-Зее оказался хаотично и бестолково забит уродливыми кирпичными коробками, между которыми извивалась ржавая эстакада надземной железной дороги.

Здесь же разместили канализационный коллектор и очистные сооружения, построили гидроэлектростанцию, и вскоре подземная река превратилась в сточную канаву, а Вааль-Зее начал задыхаться от смрада испражнений всего Авадона. Во время предшествовавшей войне экономической депрессии доходные дома перестали приносить владельцам хоть какой-нибудь доход. Мало кто мог оплатить квартиру целиком, и тогда в Вааль-Зее появились первые коммуналки.

После войны личным приказом канцлера Куртца гигантский пустырь перед Продкомбинатом был расчерчен на ровные квадраты: так заложили новый спальный район, названный позже Левиафанией. Панельные дома Левиафании строились быстро, квартиры в них стоили относительно дешево, к тому же банки Маймона вовсю продвигали программу ипотеки, и вскоре Вааль-Зее превратился в гетто для тех, кто не мог позволить себе ничего лучше.

Лимек и сам снимал здесь квартиру, всего в шести кварталах от дома номер двадцать три по улице Прощенных, где жил мастер Мёллер.