Лукшин попытался переключиться на задание, но получалось плохо. В голове был совершенный сумбур, думалось вообще о какой-то посторонней хрени. Почему-то вспомнился давешний хам на «Ламборгини», потом Черкизов на «Порше». Потом подумалось, что в пробках-то они стоят вместе, бок о бок с ВАЗами и старыми «Москвичами». «Общество лицемеров», — с мрачным пафосом вынужденного нигилиста размышлял Дима, невидящим взглядом уставившись в окно, — «какая разница, каким именно образом ты убьешь некоторую часть своей жизни? Миллионы человек ежедневно спускаются под землю и похохатывают про себя над теми, кто томится в пробках наверху. Скажи такому, что на машине удобнее, он будет с пеной у рта битый час доказывать обратное, приводя массу аргументов. Что в метро можно спокойно поспать или почитать книгу, что езда по переполненным улицам изматывает нервы и чревата частыми ДТП с неизбежной тратой денег и тех же нервов на ремонт, что они ценят свое время, наконец. Но стоит только человеку чуть-чуть поднять свой уровень благосостояния — порой до уровня подержанной девятки, так все убеждения меняются на диаметрально противоположные. Дорога занимает три часа вместо одного? Ерунда! Зато это — три часа в уютном салоне, без давки, запахов пота и перегара, без хождений по темным переулкам. А уж сколько апломба и презрения к обитателям метро! Хотя что такое нынче подержанная девятка? Я бы мог каждый год по две, а то и по три покупать… если б за хату не платил, конечно» Дима поморщился, вспомнив свою первую и единственную машину. «Совершеннолетняя» шестерка зеленого цвета, купленная им у семидесятилетнего деда, обладала прескверным характером, чудовищным аппетитом и постоянно ломалась. Ремонтируйся он в автосервисах, его «зеленое чудовище» за месяц разорило бы и Абрамовича, поэтому возился с ней Дима сам. Своего гаража у него не было, поэтому он обычно (если машина еще была способна передвигаться) отгонял ее к ближайшему гаражному кооперативу, где и ремонтировал, под непрекращающийся поток советов и комментариев местных завсегдатаев. Заводилась она только в хорошем настроении, на холостом ходу норовила заглохнуть, при всем при этом на сотню кушала до пятнадцати литров бензина и почти литр масла. Через год мучений Дима продал ее за копейки. Теперь, когда речь заходила о выборе между метро и машиной, сложно было найти более ярого апологета подземного транспорта. Главным аргументом Димы было «Я знаю, о чем говорю — у меня была машина». Он так часто участвовал в подобных спорах, что и сам уже свято верил в то, что в метро он ездит исключительно только из-за удобства этого вида транспорта.
Хлопнула входная дверь и Лукшин встрепенулся, но это всего лишь принесли кофе. Дима был уверен, что увидит интервьюировавшую его «училку» с первого этажа, и, увидев другое лицо, почему-то слегка расстроился.
— Спасибо, Наташа, — мягко сказал Вирджил, отбирая у нее поднос, — иди, мы сами разберемся.
Наташа, тихонько пискнув «Пожалуйста», выскользнула за дверь. Вирджил, закрыв глаза, вдохнул пар, идущий от чашек, потом поставил поднос перед собой, а одну чашку переставил ближе к Лукшину.
— Спасибо, — поблагодарил Дима, поднес чашку ко рту, осторожно отхлебнул и поставил обратно, — вкусный кофе.