Антимавзолей

– А во-вторых, батоно, я вчера встречался с генералом, который занимается нашим делом, и он показался мне... ну, э... скажем так, приличным человеком.

– Генерал ФСБ?

– Понимаю, это звучит как парадокс, – согласился Клыков. – И тем не менее. Знаю, батоно, эти люди отлично умеют притворяться, располагать к себе, и все же... Я ведь не первый день на свете живу. Что-что, а в людях разбираться умею...

– Да верю, верю, – отмахнулся Гургенидзе. – Как, говоришь, его фамилия?

– Потапчук.

– Потапчук, – повторил Георгий Луарсабович. – М-да... Это то, что я называю генералом от сохи.

– А кто в этой стране не от сохи? – возразил Клыков. – Ты, батоно, тоже не княжеского рода. Этой страной уже без малого сто лет кухарки управляют. Вон, его благодари, – он кивнул в сторону дивана. – Черт, ты извини меня, конечно, но я так рад, что эту гадость отсюда наконец заберут! Просто передать тебе не могу, как я рад. Сейчас уже можно признаться...

– В чем?

– В том, что я с первого дня мечтал на тебя настучать куда следует.

– Почему же не настучал?

– Потому что не знал, что хуже: Сиверс или какой-нибудь Потапчук...

– А с чего ты взял, что Сиверс работал не на Потапчука?

Огорошив своего начальника охраны этим вопросом, Гургенидзе отсалютовал ему рюмкой и выпил.

– Вот скажи мне, Коля, – продолжал он, посасывая ломтик лимона, – ты что, в самом деле поверил, что такой человек, как этот твой Сиверс, мог погибнуть из-за неисправности газовой плиты? Ведь ты же сам сказал, что прямо там, на пожарище, встретил человека, который затем познакомил тебя с Потапчуком. Фактически ты встретил там полевого агента ФСБ, оперативника... Что он там делал, э?

– Выслеживал Сиверса, – неуверенно сказал Клыков.

Разговаривая с обладателем темных очков, который представился ему Федором Молчановым, он почти ни в чем не сомневался – все выглядело логично и правдоподобно, – но теперь, под влиянием обстановки, коньяка и речей Георгия Луарсабовича, сомнение холодной змейкой скользнуло в грудь и начало возиться там, свивая гнездо и устраиваясь поудобнее.

– Сиверса? А может, тебя? Может, горбуна убрали именно потому, что ты на него вышел? Как только ты его нашел, пользы от него не стало никакой, а рассказать он мог многое. Вот его и отправили на тот свет от греха подальше. А этот твой пляжник в черных очках полез в огонь только затем, чтобы убедиться в его гибели. А может, хотел уничтожить какие-то улики – например, следы взрывного устройства. Ты говоришь, Потапчук завтра собирается нанести нам визит?

– Да, – сдержанно подтвердил Клыков, – прямо с утра.

– Прямо с утра, – повторил Гургенидзе. – Чтобы мы никуда не успели сбежать и ничего не смогли спрятать, а сидели бы здесь и ждали... Вот только чего?

– Ну, знаешь, батоно!.. – Клыков развел руками. – С тобой, ей-богу, не соскучишься! Есть такая болезнь – паранойя. По-моему, ты ею заразился. Да оно и неудивительно, здесь ею все насквозь пропитано.

– Паранойя – не инфекция, а расстройство психики, – возразил Гургенидзе.

– Но заразное.

Гургенидзе криво, болезненно усмехнулся.

– Дожил, – сказал он. – Отставной подполковник мне диагноз ставит... Значит, говоришь, паранойя? Ну, тогда... – Он, не глядя, протянул руку и снял трубку первого попавшегося телефона – массивного, тускло-черного, угловатого, с облупившимся металлическим диском, стершимися цифрами и шнуром в разлохмаченной матерчатой оплетке. – Возьми, Коля, – продолжал он, протягивая трубку Клыкову. – Раз у меня паранойя, самое время вызвать карету "скорой помощи" и поместить меня в соответствующее заведение. Давай звони!

– Убери, – сказал Клыков, отталкивая от себя руку с трубкой. – Что ты, в самом деле? Слова ему не скажи... Вот и есть сумасшедший! При чем тут "скорая"?

– Может, и ни при чем, – согласился Гургенидзе, но трубку не убрал. – Но ты все-таки позвони, попробуй. Необязательно в "скорую". Куда хочешь, туда и позвони. Хоть в секс по телефону, хоть на автоответчик гидрометеостанции, хоть в милицию, хоть своему любимому Потапчуку... Давай звони!

– Да что случилось? Ты белены объелся, что ли?

Гургенидзе не ответил. Зажатая в волосатом кулаке трубка продолжала висеть у самого лица, и Клыков машинально взял ее, намереваясь вернуть на рычаги. Он привстал, потянулся через стол к телефону и замер.

Что-то было не так.

Потом до него медленно, постепенно начало доходить. Телефон, трубку которого он сейчас держал в руке, был древний, простой, как кремневое ружье, рассчитанный на старинные линии с отвратительным качеством связи. Принимая современный, уверенный и мощный сигнал, аппарат так орал, что во время разговора трубку приходилось держать на некотором расстоянии от уха. Когда Гургенидзе снимал ее с рычагов, все, кто в это время находился в комнате, слышали басовитое гудение работающей линии. Сейчас же трубка молчала.