Антиквар

Подполковник Вишневский был человеком слова.

И это значило, что утром следующего дня оперативники из следственной бригады МУРа получат доступ в архив ФСБ, а вернее – к одной-единственной архивной папке с материалами уголовного дела, возбужденного в далеком семьдесят восьмом году по факту убийства известного московского коллекционера Всеволода Непомнящего и его супруги.

Но прежде – и это нисколько не нарушало «неофициального» соглашения – Юрий Вишневский счел необходимым тоже взглянуть на эти материалы. Благо доступ в архив был круглосуточным.

А сон грядущий и документы из дела покойной Галины Щербаковой – отложить на пару часов.

На пару, однако, не вышло.

Домой он вернулся далеко за полночь.

Спать – хоть и шла уже вторая бессонная ночь – не хотелось.

Это был тот самый случай, когда история всерьез захватывала Юрия Леонидовича. Притом совершенно не важно было, что это была за история, с чем связана – разработкой предстоящей операции или делом давно минувших дней.

«Захваченный» – он не замечал движения времени, случалось, бодрствовал по несколько суток.

Ничего с этим нельзя было поделать, сколько таблеток ни заставляла его глотать Людмила, таково было свойство натуры.

И все тут.

Людмила, к слову, тоже еще не спала, однако собиралась отходить ко сну, лежа в постели, лениво листала какую-то миниатюрную книжицу.

– Ну, что на поприще частного сыска? – Вопрос был риторическим. Достаточно было взглянуть на мужа, чтобы понять его состояние. Завелся.

– Складывается любопытная комбинация. Так что отставкой можешь больше меня не стращать. Уйду в отставку – запишусь в частные детективы.

– Побойся Бога, любимый, когда это я стращала тебя отставкой? Бога о ней молю, как о манне небесной.

– Действительно. Перепутал. Это не ты, это другое начальство. Прости. Что читаешь?

– Коэльо. Теперь модно.

– И как?

– Говорю ж тебе – модно.

– И все?

– Все.

– Понятно. Тогда, может, окажешь услугу начинающему частному сыщику?

– Посидеть где-нибудь в засаде?

– Нет. Сменить модное чтиво на криминальное.

– Свойства личности?

– Вот именно.

– По протоколам – сложно.

– А у меня не протокол. Дневник.

– Это – лучше. Давай свое чтиво, Шерлок!

– Мне больше по душе – Эркюль.

– Хорошо, Эркюль. Ты пока можешь подремать.

– Оставьте ваши уловки, мадам! Посижу на кухне с другими материалами.

Других материалов на самом деле оказалось предостаточно.

Разложив бумаги на кухонном столе, подполковник Вишневский с головой ушел в работу.

– Кофе свари.

Негромкий, но требовательный голос жены грянул в кухонной тишине как гром небесный.

Вишневский вздрогнул, оторвался от бумаг и первым делом взглянул на часы.

Было уже половина пятого.

Дело, оказывается, близилось к утру.

– Ты что же, не спала, котенок?

– Уснешь, как же! – Лицо у Людмилы было усталым, но глаза поблескивали. – С вашим частным сыском.

– Я – мерзавец.

– Вне всякого сомнения. Ладно, негодяй, вари кофе и слушай.

Юрий Леонидович с готовностью ринулся к кухонной стойке.

Через секунду громко зажужжала кофемолка, в воздухе разлился острый пряный запах свежемолотого кофе.

– Внемли, Шерлок, а скорее уж Ватсон! И трепещи…

– Трепещу покорно.

– Так вот. Личность, писавшая это, как я полагаю, интровертна и иррациональна.

– Стоп, котенок. Я, безусловно, не только мерзавец, но и тупица, однако и за двадцать лет совместной жизни так и не сумел освоить ваш птичий язык. Кстати, ты никогда не задумывалась, почему это медики, как никто другой, высокомерно игнорируют внятные определения простых вещей? А изъясняются посредством труднопроизносимой абракадабры. Обычная тряска – у них, видите ли, тремор.

– Ты действительно непроходимый осел. Больному не всегда обязательно знать, что говорят о его хвори между собой врачи. Неужели не ясно?

– Но я не больной.

– Ты глупый. Ну, хорошо, я буду говорить проще, а ты, смотри, не прозевай кофе. Так вот, женщина, писавшая это, не страдает никаким психическим расстройством. Хотя определенные проблемы с психикой присутствуют. Но у кого их теперь нет? По природе своей она замкнута, скорее всего одинока, возможно – несчастна. Однако отнюдь не сломлена, хотя все предпосылки к тому явно имелись…

– Она была неизлечимо больна. Рак. Забыл, как по-вашему?

– CR. Ты говоришь: была – значит, ее уже нет?

– Нет. Убита.

– Вот как? Ну, это не по моей части. Впрочем, тревожных состояний я не заметила, с болезнью и неизбежным итогом, судя по всему, она смирилась. Обреченность, подавленность – это есть. Кстати, в записках о болезни ни слова. Хотя самочувствие местами описывает довольно подробно. Но это, кстати, только подтверждает мое предположение.

– Какое предположение?

– Как всегда норовишь забежать вперед паровоза? Не выйдет. Идем по порядку.

– Идем. – Он аккуратно разлил по чашкам густой дымящийся кофе.

– Кстати, о заболевании – не знаешь, случайно, как давно был поставлен диагноз, а вернее, как давно ей все стало известно?

– Случайно знаю. Три года назад. Думаю, ей все сказали сразу. Во-первых, на тот момент никого из близких у нее не осталось. А во-вторых, насколько мне известно, сейчас с этим не особо церемонятся.