Антиквар

Но как бы там ни было, вместо нескольких коротких упоминаний Игорю Всеволодовичу пришлось переосмыслить солидный информационный массив. Он потратил несколько часов, прежде чем биография генерала Щербакова сложилась в стройное, последовательное жизнеописание, позволяющее отчасти представить некий живой, человеческий образ.

Николай Тихонович Щербаков был потомственным тульским рабочим. Он родился на заре нового тысячелетия, в 1905 году.

Первое серьезное революционное потрясение всколыхнуло в тот год Россию. Впервые со времен полузабытых пугачевских и разинских восстаний – неумелая интеллигентская выходка горстки аристократов в 1825-м, разумеется, не в счет – встал над империей призрак кровавого бунта. Не разглядели.

А тульский подросток Коля Щербаков скоро оказался там, куда вела его прямая историческая дорожка: в революционном кружке, революционном подполье, на баррикадах – в феврале и октябре 1917-го, в Красной Армии, а вернее, частях особого назначения – в 1922-м.

Потом биография будущего генерала покатилась по накатанной – ВЧК, НКВД.

В 1941-м – вот уж воистину гримаса судьбы! – с большим повышением его перевели из центрального аппарата в УНКВД по Белоруссии, в Минск. Оттуда, подгоняемый наступающей немецкой техникой и пехотой, ушел в глухие белорусские леса – создавать партизанское движение.

С этого момента к биографии Николая Щербакова прочно прилипает определение «героическая».

И кто его знает – возможно, еще не генерал, но уже командир партизанского соединения, Николай Щербаков действительно геройствовал там, в глубоком немецком тылу. По заслугам и честь – в самом конце войны получил звание Героя и генеральские погоны.

После победы снова была Москва и академия Генштаба, в которой генерал преподавал до пенсии.

Из этого, как понял Игорь Всеволодович, выходило, что после войны Николай Щербаков сменил ведомство, и это было странно, потому что в памяти цепко засели слова некого заслуженного чекиста, однажды прочитанные или услышанные.

Слова эти были: «У нас существует одна форма отставки».

Понятно – какая.

Однако на эту тему Игорь Всеволодович решил все же проконсультироваться с Вишневским.

Возможно, генерал Щербаков никогда не изменял своему грозному ведомству, просто был откомандирован в академию Генштаба.

Вполне возможно.

Откровенно говоря, Игорь Всеволодович не очень-то понимал, почему так упрямо вцепился именно в этот карьерный зигзаг Щербакова. Он даже решил оторваться от компьютера на некоторое время. К тому же с непривычки рябило в глазах, назойливо ныла спина. Есть не хотелось, но, спустившись на первый этаж, чтобы размяться, все же решил побаловаться чашкой настоящего кофе.

Скрупулезно исполнив весь обряд правильного приготовления – отдельное удовольствие для подлинного ценителя, – Игорь Всеволодович с комфортом устроился в светлой просторной гостиной, обставленной старинной – начала XIX века – мебелью, чудом сохранившейся почти в первозданном виде. Гарнитур карельской березы в стиле александровского ампира, с неизменным перекрестьем тонких пик на стеклах книжных шкафов и монументальных невысоких горок с колоннами, добротными креслами с глухими полукруглыми спинками, мягко переходящими в высокие подлокотники, и такими же диванами, казалось, сам излучал теплое светло-медовое свечение.

Конечно, Непомнящему было известно волшебное свойство карельской березы подхватывать и множить любой свет – будь то солнечные лучи или блики свечей. Оттого в окружении этой мебели всегда тепло, уютно и как будто немного светлее, чем там, где ее нет.

Большие окна гостиной к тому же были удачно задрапированы тонкой золотистой тканью – в итоге серый день казался солнечным.

Сиделось здесь хорошо, а думалось еще лучше.

Именно здесь – совершенно неожиданно притом – Игоря Всеволодовича посетило устойчивое ощущение. Именно ощущение, потому что он скорее почувствовал, нежели понял это.

В послевоенной биографии генерала Щербакова что-то разладилось. Подтверждения, правда, косвенные, впрочем, лежали на поверхности.

Он ведь был еще молод – в 1945-м Николаю Щербакову исполнилось всего сорок лет.

Война – понятное дело – кузница стремительных карьер.

Однако сорокалетние генералы, к тому же Герои Советского Союза, надо полагать, были наперечет.

И на виду.

Отчего же тогда академия? Во все времена – кладбище слонов.

Что натворил бравый партизан?

Или, напротив, чего не натворил из того, что требовалось?

Повальную чистку органов в 1955-м он, кстати, пережил без потрясений.

Однако ж прежние, куда более жуткие, кровавые – в 39-м, послевоенные – переживал так же.

Без потерь.

Игорь Всеволодович вернулся к компьютеру.

Истину, как представлялось, следовало искать в мемуарах, воспоминаниях тех, кто знал Щербакова лично, возможно – между строк, в полунамеках и полупризнаниях. Они ведь и теперь еще осторожны, как в старые времена, эти партизанские ветераны, тщательно подбирают слова и долго думают, прежде чем ответить на вопрос. Те, разумеется, кто пока в здравом уме и трезвой памяти.