Антиквар

Рязанская электричка отошла от перрона Казанского вокзала полупустой. Глупый кто-то составлял расписание – не иначе. Что за нужда да и кому – трястись в холодных, неухоженных вагонах в такую пору?

Так, однако, было даже лучше.

Он долго шел по вагонам.

Хищно клацали, захлопываясь за спиной, двери тамбуров. Выстуженных, прокуренных, зловонных.

Он не замечал ничего.

И наконец остановился, нашел что искал – вагон был совсем пустой. Ни единой души. Лишь газета, забытая кем-то на сиденье возле окна. Она сразу бросилась в глаза – небрежно свернутая бумажная трубка.

Почему-то он выбрал именно это место и даже поднял чужую газету. Развернул.

Газета была свежей – за 4 ноября 2002 года. Сочная типографская краска даже не просохла до конца.

Все верно – ноябрь 2002-го.

Это он осознавал яснее ясного – слава Господу, не сумасшедший.

В полной мере осознает окружающую действительность.

Однако помнит другое.

Так же ясно, отчетливо, как то, что происходит теперь.

Декабрьский день 1237 года тоже был солнечным и снежным, однако, не в пример нынешнему, морозным.

В ясное небо стремились, убегая почти вертикально, струйки белого дыма – хозяйки не скупились на дрова, жарко топили печи.

На Оке, скованной мощным панцирем звонкого льда, резвилась ребятня, у проруби полоскали бельишко, звонко перекликались, пересмеивались румяные молодки.

Нарядная в снежном уборе, уютная, маленькая Рязань еще не знала, что он пришел.

Батый – ужас и проклятие соседей.

Хан Батый – воитель свирепый и непобедимый.

Родной внук великого Чингисхана, достойный его продолжатель.

Батый, решивший, что пришло время воевать святую Русь, сам с несметным войском стал теперь под Рязанью. Разжег костры, разбил кибитки, устроился с полным кочевым комфортом.

Кошмаром наполнился морозный воздух, предсмертным ужасом и тоской.

Знали люди – Бату не ведает жалости, жестокость его безгранична.

Забыть?!

Как можно, пусть и восемь столетий прошло, забыть тот ужас?…

Великое унижение рязанского князя Федора – он, бедолага, еще надеялся на чудо: сам торопливо, не скупясь, собрал богатую дань. С поклоном принес дары грозному хану.

Тот на подарки не взглянул, усмехаясь откровенно, смотрел в помертвевшее, осунувшееся лицо князя.

– У нас обычай. Хочешь на самом деле уважить гостя – отдай жену. Отдай, князь Федор, молодую княгиню – расстанемся друзьями.

Князь вышел молча – судьба Рязани была решена.

Но прежде решилась его судьба.

Оборвалась жизнь.

Коротким и точным был удар ятагана.

Быть может, к лучшему – мертвые сраму не имут – не принял позора князь Федор.

Не видел, как потекли по узким улочкам реки крови – горячие, алые, по белому снегу.

Смоляными факелами запылали боярские терема и палаты, дома горожан в слободе.

От самого страшного, выходит, заслонила его судьба.

Не видел князь и не узнал никогда, как, прижимая к груди младенца, шагнула вниз с высокой колокольни молодая княгиня.

Батыева конница с гиканьем ворвалась в распахнутые ворота, затопила город.

Стон людской смешался с торжествующим визгом раскосых всадников.

Пять дней и пять ночей слились в одно сплошное противостояние, неравное, но яростное и потому – смертельное.

А утром шестого дня не стало Рязани – одно пепелище.

Черный дым застилает небо, горячий пепел носится в воздухе, серой пеленой оседая на алом, пропитанном кровью снегу.

Забыть?!

В большой нарядной юрте, устланной бесценными коврами, свирепый хан с приближенными праздновал победу.

Неутомимые воины пировали под открытым небом, у костров, что горели денно и нощно.

Будто поминальный огонь по жителям поверженного города.

Забыть?!

Как, проваливаясь по пояс в глубоком, вязком снегу, под покров дремучего леса собирались те, кто уцелел.

Как тянулся за многими кровавый след, потому что страшные раны были едва прихвачены грязными тряпицами.

Не до них было тогда – не до кровавых ран.

Хватило бы сил удержаться в седле и удержать в руках меч. А нет коня – устоять на ногах.

Но все равно – пешим ли, конным – добраться до ярких костров и пестрых юрт.

Отомстить.

Забыть?!

Как на седьмой – священный – день из заснеженного леса вывел Евпатий Коловрат ополчение.

И – будто мертвые восстали! – новая рать схлестнулась с воинством Батыя.

Был грозный хан весьма удивлен упорством и живучестью русских.

Однако ж непоколебимо уверен в своем превосходстве – потехи ради велел шурину, искусному воину, прославленному ловкостью и силой, звать дерзкого Коловрата на поединок.

Подчинился храбрый Хостоврул.

Сошлись бойцы в недолгой схватке – сорвавшись с седла, тяжело рухнул наземь Батыев шурин, и дымилась на морозе, разливаясь по снегу, его горячая кровь.

На секунду – не более – воцарилась тишина.

Но прошло мгновение – яростный крик Батыя пронесся над головами всадников, и сам он, пришпорив коня, первым ринулся вперед, проклиная убийцу.

Этот бой был совсем недолгим.

Слишком неравны силы.

Пробил страшный час – лесная дружина перебита.

Мертвый Коловрат распластался на снегу, устремив незрячие глаза в яркое, морозное небо.

В руке его и тогда зажат был грозный меч.