Антихрист

Долгие недели снился мне грек, я во сне покрывался испариной и кричал — судила меня душа моя. Но утром просыпался оглохший от злобы и ненавидел Панайотиса ещё неутолимей. Я смеялся над прежним Эню, отрицал и презирал его. Так дело и шло, покуда не напали на селение разбойники, чтобы увести наших женщин. В лесах под Тырновградом скрывалось множество душегубов и грабителей. Царское войско было бессильно против них, ибо и десятоначальники, и сотники, и сборщики налогов тоже занимались разбоем, сами либо посредством наемников. Однажды вечером осадили нас в башне разбойники. Кричат: «Эй, поп, давай сюда женщин, тогда и мы станем вашими братьями!» Отец Лазар и Калеко увещевали их, просили уйти с миром. Мол, бедные мы, чем они поживятся у нас? А ежели хотят стать братьями, пусть бросят оружие и приходят к нам. «Живьем сожжем!» — пригрозили те и пошли в лес дрова собирать, чтобы поджечь башню. Калеко вооружил мужчин дротиками и луками. Мы встали у бойниц, и я выпустил стрелу одному в спину, другому в глаз, так что он подскочил и заверещал, как недорезанный козел. С того дня перестал мне являться во сне Панайотис, а из-за разбойников совесть меня не мучила. Когда они ушли, отец Лазар и Калеко стали дознаваться, кто же из братьев навел на нас разбойников, и дознались — тот, кто был одет в старое болярское платье. Однако ж человек этот уже исчез. Оставаться в селении было небезопасно, следовало уходить в другие края. Но на следующий день Калеко с двумя братьями ушли куда-то, а воротившись, сказали, что тревожиться не из чего — с разбойниками достигнуто перемирие. Потом узнал я, что отдали они им на разграбление одного богатого купца. Таков мир сей, «во зле лежащий». Создан он дьяволом для грабежа и дележки, чтобы всё живое брало и делило добычу, кормилось смертью и пожирало друг друга. Желчное веселье охватывало меня при этих мыслях, и наслаждался я своим безумием, как лев — силою. Арма стала мне рабыней. Так миновали осень и зима, когда моя распутница наконец понесла и стала умолять меня бежать от субботников. «Знаю я, — говорит, — в горах одну деревушку. Купим на деньги Панайотиса домик. Обвенчаемся и заживем, как добрые христиане». А я над ней посмеивался: «Как же покаешься ты в церкви? Исповедуешься ли, со сколькими мужчинами блудодействовала, какой ворожбой занималась и откуда взялись у тебя деньги на покупку дома?» «К любым карам готова, — говорит — только бы ребеночка своего спасти. Ради него уступи, не мил он тебе разве? Измучилась я, Эню, господин мой, от жизни в грехе! Сжалься надо мной и самого себя пожалей. Отвернемся от дьявола, будем жить одни, совьем своё гнездо». На коленях меня молила, о плоде, что в утробе её, пеклась, чтобы был он лучше нас, окаянных. Вот это и свято в женщине — надежда родить человека нового и чистого. Каждой хочется стать Богородицей, царицей небесною! И тайна великая — стремление сие, доказывающее божественное в человеке. Но в ту пору не знал я того и не желал знать. «Какой младенец родится от блудницы и Искариота?» — хмуро спрашивал я её.

За осень и зиму добыл я охотой немало звериных шкур — лисьих, волчьих, а также ласочьих и куньих, ценившихся особенно дорого. Хотел я продать их в Тырновграде и ждал подходящего случая отправиться туда. От одного субботника, пришедшего в селение на исходе марта, узнал я о кончине царского богомаза Тодора Самохода. Умер он недавно, погребен во дворе одной из церквей. Не столько опечалила меня отцовская смерть, сколько разобрало любопытство взглянуть на отчий дом, поглядеть, где же некогда обитал пригожий отрок по имени Эню. Что-то неясное повлекло меня к прошлому, а отчего — я даже и не пытался понять. Взял у одного субботника рясу и камилавку, и вместе с отцом Лазаром отправился в путь. Отец Лазар взял с собой телохранителей, головорезов — не приведи господи, они остались в ущелье дожидаться его возвращения, а я распростился с ним в Асеновом городе, где на скорую руку сбыл принесенные меха. Денег я за них выручил немало, закрыл лицо покрывалом и вошел в Царев город вместе с монахами, что пришли сюда на богомолье. Точно во сне шагал я знакомыми улочками и думал: «Было время, человече, когда взял тебя страх, не антихрист ли ты, что явился уничтожить мир сей. Ты и стал антихристом, только не можешь уничтожить мир и не знаешь, как быть дальше с сидящим в тебе бесом. Коли подожжешь город и предашь смерти тысячу душ, тебя тоже предадут смерти, а мир останется таким же, каким был. Не лучше ль уничтожить себя самого, дабы отомстить Господу за то, что создал он тебя, либо дьяволу, если ты творение дьявольское? Пришел ты сюда, чтобы посмеяться над прежним Эню и над всем, что люди ещё почитают, из-за чего мучаются и на что уповают они».