Another. Часть 1. Что?.. Почему?..

– Да не томи уже, что за «это» такое?

Я продолжал тереть предплечья, не в силах остановиться.

– Некое таинственное событие, которое впервые произошло с классом три-три двадцать пять лет назад, – уронила Мей. Потом сделала паузу, и я затаил дыхание. – Когда это случилось – то есть когда началось, я имею в виду – в том классе три-три каждый месяц, без исключения, умирал как минимум один человек. Иногда сами ученики, иногда их родственники. Умирали от аварий, от болезней, кончали с собой, влипали в какие-то случайные происшествия. Некоторые говорили, что это проклятие.

Проклятие… «Проклятие класса 3-3», да?

– И что это? – снова спросил я. – Что это за «таинственное событие»?

– В общем… – Мей наконец убрала руку от повязки. – В классе появляется лишний ученик. Никто не замечает, когда именно он добавляется. Просто есть один лишний, и никто не может придумать, как его вычислить.

8

– Есть один лишний? – повторил я за ней, ничего не понимая. – Кто-то же должен…

– Еще раз говорю, мы не знаем, кто это, – ответила Мей с тем же бесстрастным выражением лица. – Впервые это случилось двадцать пять лет назад. В апреле 1973 года. Когда начался триместр, вдруг выяснилось, что в классе не хватает одной парты. Они были уверены, что поставили в кабинет ровно столько парт, сколько было учеников в том году. И все равно – когда начались занятия, оказалось, что парт на одну меньше.

– Из-за того, что учеников стало больше?

– Да. Но кто лишний, сказать невозможно. Можно всех по очереди спросить, но никто не говорит, что это он, и никто другой тоже не знает.

– …И все равно, – не в силах въехать в эту историю, я задал самый очевидный вопрос: – Они что, не могут посмотреть в классном журнале или в других школьных документах?

– Это не работает. Где бы они ни смотрели – классный журнал, какие угодно документы, – все сходится. Скорее, никто не может сказать, что документы не сходятся, потому что все так меняется – ну, как будто всюду все подчищено – и ничего уже нельзя доказать. Просто не хватает одной парты.

– Подчищено? То есть кто-то втихаря подправляет документы?

– «Подчищено» – это метафора. Понимаешь, дело не только в документах. Память у всех тоже меняется.

– Ээээ?

– Ты считаешь, что это невозможно, да?

– Ну… да.

– Но, по-видимому, это и происходит.

Мей смотрела очень озадаченно, явно пытаясь придумать, как же это все объяснить.

– В общем, человек такое сделать не может. Это вот такой вот «феномен». По крайней мере так мне объяснил один человек.

– Феномен…

Бррр… я с трудом врубался в ее объяснение.

Подчистка документов? Вмешательство в воспоминания людей? Такие штуки просто…

«Когда человек умирает, всегда проходят похороны».

Не знаю, почему, но вдруг в ушах у меня прозвучал старческий голос дедушки. А следом поднялся густой шум, «дзззззз»… словно пытающийся заслонить этот голос.

«Я не хочу… не хочу больше ходить на похороны».

– Сначала они просто решили, что кто-то обсчитался; достали еще одну парту и стул и выкинули это из головы. Вполне естественно, на мой взгляд. Чтобы учеников вдруг стало на одного больше и никто этого не заметил – такого вообще-то не бывает. Никто и не воспринял это всерьез. Но затем… – правый глаз Мей, не скрытый под повязкой, медленно закрылся, потом снова открылся. – Как я уже сказала, каждый месяц, начиная с апреля, люди, имеющие отношение к классу, стали умирать. И это несомненно.

– Каждый месяц… и так целый год?

– В 1973, кажется, шесть учеников и десять их родственников. Это трудно назвать нормальным.

– Да уж, – с последним утверждением попробуй поспорь. – Если такое правда произошло…

Шестнадцать человек за один год. Я прекрасно понимал, что это число выходит за все рамки разумного.

Мей снова медленно закрыла и открыла правый глаз, затем продолжила:

– На следующий год… было то же самое. Когда начался первый триместр, одной парты не хватило, а потом каждый месяц кто-то умирал… И тогда уже они поняли, что это что-то неординарное. И тогда же некоторые стали говорить, что это проклятие…

Да… «проклятие класса 3-3».

– Если это проклятие, то кто его наслал? – спросил я. Мей ответила все тем же спокойным тоном:

– Это проклятие Мисаки, умершего или умершей двадцать шесть лет назад.

– Но зачем Мисаки накладывать проклятие? – возразил я. – Нельзя ведь сказать, что с ним в классе как-то ужасно обходились или еще что-то? Всем было очень грустно, что такой ученик так внезапно умер… так ведь? И этот Мисаки все равно всех проклял?

– Странно, да? Я тоже так считаю. Но один человек сказал мне, что это не то, что обычно называют проклятием.

– А этот «один человек» – это кто? – задал я уже начавший занимать меня вопрос. Но Мей вместо ответа попыталась продолжить свой рассказ.

– Так вот…