Another. Часть 1. Что?.. Почему?.. (ЛП)

Я тоже сел на стул, прямо напротив нее.

– Помнишь, ты говорила, что все надо узнавать в подходящее время? Что всему свое время? Но как узнать, сейчас подходящее время или нет? – совершенно серьезным тоном спросил я. Однако Рейко-сан посмотрела на меня угрюмо.

– Я так говорила?

Она склонила голову набок. Я обалдело застыл. В голове мелькнуло пронзительное «Почему?» в исполнении Рей-тян.

Она придуривается или правда не помнит?

– Эмм… ладно, а можно я спрошу кое-что? Мне тут пришло в голову, – я собрался с духом и задал другой вопрос: – Когда ты училась в Северном Ёми в третьем классе, то в какой параллели?

– В третьем классе?

– Ага. Ты не помнишь?

После этих моих слов Рейко-сан оперлась щекой на руку – ее лицо стало еще угрюмей – и ответила:

– В третьей.

– Значит, три-три? Серьезно?

– Мм.

– А когда ты там училась… ну, у вас там говорили про «проклятие класса три-три» или что-нибудь вроде того?

– Ммм.

Все еще опираясь подбородком о ладонь, Рейко-сан как будто подыскивала ответ. Но в конце концов просто тихо вздохнула, как незадолго до того, и сказала:

– Это было пятнадцать лет назад. Я все забыла.

Даже не раздумывая над тем, искренний это ответ или просто отмазка –

Пятнадцать лет назад?..

Внезапно меня охватило какое-то непонятное беспокойство.

Пятнадцать лет назад – это было… ох. Понятно. Ну конечно. Но…

– Ты завтра идешь в школу, да? – уточнила Рейко-сан.

– Ага. Во всяком случае, собираюсь.

– Я ведь тебе уже рассказала «Основные принципы Северного Ёми»? Ты помнишь, что надо делать?

– А, ага. Я уже –

– И номер три?

– …Ага.

Конечно, я помнил. И номер один, и номер два, которые мне казались просто суевериями, и номер четыре, лично для меня самый важный. И номер три… вроде это о том, что…

– Я обязан подчиняться любому решению класса – это, да?

– Именно, – медленно кивнула Рейко-сан.

– А почему ты вдруг его вспомнила?

Рейко-сан вдруг протяжно зевнула, потом замотала головой, будто стряхивая сонливость.

– О, аа… что? – и склонила голову набок.

– Мы говорили о третьем «принципе Северного Ёми».

– Да? Сейчас. Вообще-то ты их все должен соблюдать. То есть…

– Ээ. Ты себя нормально чувствуешь?

– Мммм. Думаю, я устала сильно. Прости, Коити-кун. Я сейчас просто не в состоянии.

Рейко-сан слегка стукнула себя кулачком по голове, и на ее лице появилась слабая улыбка. Во мне начало подниматься раздражение… нет, на самом деле это были более сложные чувства.

Я ведь могу рассказать Рейко-сан про Мей? Вообще-то – разве я не должен это сделать? Такая мысль меня посещала нередко, но поднять эту тему мне всегда не хватало смелости. Вот и сейчас моя внутренняя борьба закончилась тем, что я решил замять вопрос.

Мне всегда было неловко говорить с Рейко-сан. Лицом к лицу с ней я постоянно нервничал… в основном из-за того, что в ней я то и дело видел маму, которую знал только по фотографиям. Во, видите? Я уже провел самоанализ. Почему же тогда со временем ситуация становилась только хуже? Все-таки проблема где-то во мне. Или же…

Я решил, что уже пора отправляться к себе в комнату, чтобы лечь спать пораньше.

С этой мыслью я поднялся со стула.

– Почему? – раздался вдруг тихий голос. Без какого-либо намерения, без смысла.

– Заткнись! – неожиданно резко выкрикнула Рейко-сан. – Терпеть не могу эту птицу.

6

На следующий день, в среду, 3 июня.

На большой перемене Мей Мисаки в классе не было.

Не потому что она свалила сразу после четвертого урока. Ее не было с самого утра. Она прогуляла, как и сказала мне вчера.

Я пропустил неделю, и одноклассники обходились со мной, на первый взгляд, деликатно – но если вдуматься, то просто безразлично и прохладно.

– Ты опять в больнице лежал?

Нет, поправлялся дома.

– Та же штука, что и в прошлый раз? Как там она называется, спонтанный пневмоторакс?

Он почти случился, но кое-как пронесло.

– Значит, теперь ты в порядке?

Ага, спасибо. Но никаких нагрузок – доктор запретил. Так что физра по-прежнему без меня.

– Надеюсь, ты поправишься совсем.

Я тоже, спасибо.

Ни один не упомянул смерть Юкари Сакураги и ее матери. И учителя держались так же. Парта Сакураги оставалась пустой. Там даже цветов не было – в таких ситуациях люди иногда их приносят… Все, как могли, избегали признавать ее смерть. Куда сильнее, на мой взгляд, чем следовало бы. Ну, так мне казалось.

На большой перемене первым со мной заговорил Томохико Кадзами. Он обратился ко мне, стоя в дверях.

– Аа… это.

Он подпихнул к переносице дужку очков в серебряной оправе, и на его напряженном лице появилась неловкая улыбка.

Вообще-то мне память подсказывала, что ровно так же он держался при самой первой нашей встрече – в апреле, в больнице. Мы были знакомы уже месяц, и мне начало казаться, что он слегка оттаял, но, судя по всему, мы снова вернулись на исходную позицию.

Я вдруг почувствовал, что у двух наших встреч – самой первой и вот этой, теперешней – есть нечто общее. В первую очередь, я бы сказал, скрываемое «напряжение». А во вторую – некая «настороженность».

– Рад, что тебе лучше. Я беспокоился о тебе. Ты целую неделю не ходил, я уж боялся, что у тебя рецидив.