Анклавы в аду. Встречный прорыв

«Много ножками в прошлом топал, и, скорее всего, по горам. А вот крымским или каким еще, не знаю!» — подобная привычка у людей, с похожим на нас образом жизни, не от бескультурья или там чего еще проистекает. Просто ноги так лучше отдыхают. Лег на спину или, если лечь не очень получается, сел, откинувшись. Ноги повыше, да хотя бы на рюкзак собственный, автомат на пузо и пять минут отдыха. А уж когда под пятой точкой не бетон, залитый непонятной химией, а пусть и испорченное кресло — тут уж сам бог велел.

— Неплохо сохранился, — я сделал вид, что листаю это чтиво со скуки, как практически любой, на мой взгляд, кого застали за разглядыванием подобной «литературы».

— Еще бы, — с непонятной интонацией хмыкнул Верстаков. — Ты на дату выпуска глянь!

Я торопливо вернулся к обложке: «June, 2040» — скромно гласила надпись чуть ниже левой груди шикарной шатенки, из одежды на которой была разве что пара татуировок.

Петр коротко хохотнул, очевидно, вид у меня был соответствующим:

— Жениться вам, барин, надо. А то за этим, — он ткнул пальцем в «выдающиеся достоинства» девицы на обложке, — ни хрена не видите, товарищ старший рейдовой группы! — Но, заметив, что я смутился, добавил: — Хотя и отрицать это было бы кощунством, посмотреть у этой мамзельки есть на что!

Однако время до прихода Афанасьева мы посвятили все-таки не обсуждению статей заморских (а каких же еще, если согласно выходным данным было ясно, что журнальчик напечатан в Финляндии?) красоток, а несколько более серьезным вещам. После демонстрации которых местный радист стал заинькой и даже самолично открыл замурованный в стену сейф, где хранились «типа секретные документы».

— Шифроблокнота или шифровальной книги нет, — констатировал Петя, перебрав все бумаги. — Вот максимум, на что их хватило! — на протянутом мне мятом листке в клетку корявым почерком была выписана сетка частот и кодовые слова.

«Афтамат — трешотка, автамабиль — колеса…» — ну и дальше в том же духе.

— Богато насекретили, — я вернул каракули капитану и повернулся к преданно улыбавшемуся мне радисту: — Ну что, дружок! — от того, как я ощерился, а еще больше от диссонанса между моим ласковым тоном и гримасой, более подходящей какому-нибудь кровавому маньяку, Сокол (так звали радиста) отшатнулся.

— Я честно все сказал, бля буду!

— Что, правда? — я продолжал пугать его. — Прям так и будешь?

— Да, то есть — нет.

— О, да ты совсем запутался… То «да», то — «нет». Короче, слушай меня внимательно! — Я даже пальцем в него прицелился, чтобы парень важность момента просек. — Мы тебя отпускаем, но ты сейчас пойдешь во двор, найдешь Сантика… Знаешь такого? — Парень закивал столь энергично, что даже нечесаные лохмы на голове встопорщились. — Поступаешь ты в распоряжение Сантика. И если он мне хоть словом на тебя пожалуется… — и снова людоедская улыбка «осветила» мое лицо.

— Да, конечно же, дядечка… — ни с того ни с сего поименовал меня бредун.

— Ну! Смотри у меня! — погрозив напоследок кулаком, я вывел этого молодого (если двадцать и исполнилось, то года два назад — не больше) парня, в коридор и, высунувшись в окно, крикнул:

— Сантик! Встреть у дверей, он теперь за тобой будет числиться!

* * *

— Слушай, Илья, а чего ты такой беспросветно добрый? — капитан полез в нагрудный карман и что-то достал оттуда.

— С чего ты взял? — Мы по-прежнему с комфортом расположились в радиорубке и предавались благостному безделью, после того как на связь с нами вышел полковник и сообщил, что в Михнево все относительно тихо, а вот новые данные, полученные после, как он выразился, «малинской группировки противника», требуют детального анализа.

Лейтенант Боря связь мне наладил, но ни Гедевана, ни Андреича поблизости от радиоузла в Торжке не оказалось. Про Валерку знакомый радист сообщил, что он пошел пообедать, а Андреич был где-то у вояк.