— Почти. Конечно, есть еще очень много мелких подробностей, которых он пока не в состоянии вспомнить, но он вспоминает все больше и больше их с каждым днем. Вечером после похорон Дика он решил немного прогуляться. У него были с собой деньги Дика и его часы; он собирался привезти их мне вместе с моим последним письмом. Он признает, что пошел в таверну, где любят бывать моряки… и помнит, как пил… а больше ничего. Я никогда не забуду ту минуту, когда он вспомнил свое имя. Я видела, что он смотрит на меня с осмысленным, но озадаченным выражением лица, и спросила: «Ты узнаешь меня, Дик?» А он ответил: «Я никогда не видел вас прежде. Кто вы? И меня зовут совсем не Дик. Я Джордж Мур, а Дик умер вчера от желтой лихорадки! Где я? Что со мной случилось?» Я… я лишилась чувств. И с тех пор мне кажется, будто я во сне.
— Ты скоро приспособишься к новому положению вещей, Лесли. Ты молода — у тебя еще вся жизнь впереди. Тебя ждет еще много прекрасных, счастливых лет.
Возможно, что спустя какое-то время я буду в состоянии смотреть на все это именно так. Но сейчас я слишком утомлена и слишком равнодушна ко всему, чтобы думать о будущем. Я… я… Аня, мне одиноко. Мне не хватает Дика. Разве это не странно? Оказывается, я по-настоящему любила бедного Дика-Джорджа, мне следовало бы сказать — любила так, как любила бы беспомощного ребенка, который во всем зависит от меня. Я никогда не призналась бы в этом… я стыдилась своих чувств… стыдилась потому, что так сильно ненавидела и презирала Дика в дни нашей прежней совместной жизни. Когда мне сказали, что капитан Джим везет его домой, я ожидала, что мои ненависть и презрение сохранятся. Однако после его приезда у меня никогда не возникало подобных чувств. С того времени, как его привезли домой, в моем сердце была только жалость — жалость, мучившая и терзавшая меня. Тогда я видела причину этого в том, что после несчастного случая он так изменился и стал совсем беспомощным. Но теперь мне кажется, это произошло потому, что на самом деле передо мной был другой человек. Карло знал это, Аня… да, теперь я понимаю, что Карло знал это. Я всегда думала: как странно, что Карло не узнал Дика. Собаки, как правило, такие верные животные. Но Карло знал, что это не его хозяин, хотя никто из нас остальных ни о чем не догадывался… Понимаешь, я никогда раньше не видела Джорджа Мура, хотя теперь я припоминаю, как однажды Дик заметил вскользь, что в Новой Шотландии у него есть двоюродный брат, с которым они похожи как близнецы. Но это быстро улетучилось из моей памяти, да и в любом случае я никогда не подумала бы, что существование такого родственника может иметь какое-то значение. Мне и в голову не приходило сомневаться в том, что с Кубы привезли именно Дика. Любая перемена в нем казалась мне просто следствием случившегося с ним несчастья… Ах, тот апрельский вечер, когда Гилберт сказал мне, что, по его мнению, Дика можно вылечить, — мне никогда не удастся забыть его! Мне казалось, что когда-то меня бросили в ужасную клетку, где подвергали пытке, но затем дверь приоткрылась и я смогла выбраться наружу. Я все еще была прикована к ней цепью, но уже была не в ней. И в тот вечер я почувствовала, как чья-то безжалостная рука тянет меня обратно в клетку, чтобы подвергнуть пытке, даже еще более страшной, чем прежде. Я ни в чем не винила Гилберта. Я чувствовала, что он прав. И он был очень доброжелателен: он сказал, что если ввиду больших расходов и неуверенности в исходе лечения я приму решение не делать операцию, он ничуть не осудит меня. Но я знала, как мне следует поступить… знала и не могла на это решиться. Всю ночь я ходила взад и вперед по комнате как безумная, стараясь заставить себя взглянуть в лицо долгу… и не могла… думала, что не могу. И когда настало утро, я стиснула зубы и решила, что оставлю все, как есть. Безнравственное решение, я знаю. И если бы я до конца придерживалась его, это было бы самым справедливым наказанием мне за мою испорченность. Я держалась этого решения весь день. В тот вечер мне понадобилось сходить в деревню за покупками. Это был один из спокойных дней — Дик казался тихим и сонным, так что я не побоялась оставить его одного. Я немного задержалась, так что Дик соскучился обо мне — ему было одиноко. И когда я вернулась домой, он бросился мне навстречу, как ребенок, с такой довольной улыбкой. Почему-то, Аня, в ту же минуту я сдалась — этой улыбки на его бедном, бессмысленном лице я просто не могла вынести. Я чувствовала себя так, словно хочу отказать ребенку в возможности вырасти и развиться. Я знала, что должна дать ему шанс, и неважно, к каким последствиям это может привести. Тогда я пошла к Гилберту и сказала ему, что согласна. Аня, ты, должно быть, думала все эти недели до моего отъезда в Монреаль, что я полна враждебных чувств. Я совсем не хотела этого… но я не могла думать ни о чем, кроме того, что мне предстояло, и потому все вокруг казалось призрачным и нереальным.
— Я знаю… я понимаю, Лесли. Но теперь все позади: цепь разорвана и никакой клетки нет.