К сожалению, широченные плечи и пунцовая бритая башка господина под названием mister Petroff в силу своей непрозрачности исключали всякую возможность увидеть говорящую. Я сделал шаг в сторону.
Антарктически белая блузка, кипенное обрамление ворота и волосы, закрученные на затылке тугой лоснящейся коброй, придавали Кларе вполне деловой, административно-хозяйственный вид, что, впрочем, совершенно ее не портило: глаза так же сияли, а улыбка наводила на смутные воспоминания о каких-то музейных полотнах.
Мister Petroff шумно фыркнул, недовольно передернул подбитыми ватой плечами и, что-то пробормотав, двинулся к дверям бара.
Улыбка мгновенно истаяла, уступив место выражению усталости и досады, губы шевельнулись, и я голову бы дал на отсечение, что Клара прошептала именно “козел!”. Когда перевела взгляд, я оказался для нее совершенно неожиданным явлением, и добрую секунду она смотрела на меня, не узнавая. Потом вскинула брови.
– Вот тебе раз!
Я развел руками.
– Да уж. Вы здесь работаете?
Кажется, ей не хотелось в этом признаваться. Но, поскольку деваться было совершенно некуда, нехотя кивнула.
– Тогда у меня к вам дельце, – сообщил я. – Я постояльца привез. С кого спросить комиссионные?
Клара улыбнулась – слава богу, уже не так ослепительно, как только что делала это по казенной надобности.
– Лично я – последний человек, с которого вы их можете потребовать.
Где он?
Я указал на Роджера, наблюдавшего за нами со стороны, и они тут же залопотали по-французски насчет мелких формальностей гостиничного дела.
Когда мы шагали к лифту, Роджер выглядел необыкновенно задумчивым. Я любил этого сутулого и седого чудака. По части наших занятий с ним мало кто мог потягаться. Он покорил Старый Свет, большую часть
Нового и относился к своим успехам с завидным презрением. Репутация кудесника и мага жгла ему нутро, и он делал все для того, чтобы выглядеть наконец тем, кем он, на его собственный взгляд, являлся в действительности: то есть низким, растленным типом, всегда готовым опуститься до самых последних степеней распущенности. Я немного знавал людей с таким нежным и чувствительным устройством души. Что же касается его образа, то шокирующие эскапады, отголоски которых подчас доносились через общих знакомых, в глазах публики лишь делали волшебное искусство мэтра еще более удивительным.
– Так вот, – сказал он, когда мы встали у окна его номера, за которым марево огромного города уводило взгляд к самому горизонту. -
Ты должен на ней жениться.
Я чуть не подавился орешком.
– Неужели? Вроде бы я еще не сделал ничего такого, что столь категорически меня бы к этому вынуждало…
– Не смейся, – со вздохом сказал он. – Поверь мне. Она – твое счастье. Поверь.
И так грустно посмотрел, что я не нашелся с ответом.
Буфет почти пуст. Справа у окна сидит Шурец. Его соседом по столику является какой-то толстобрылый господин в полковничьем мундире.
Должно быть, задумка у них была такая: после с блеском проведенного левого сеанса это дело благородно спрыснуть. Шурец-то ведь один из лучших, и попасть к нему, минуя законную очередь, встает в копеечку
– если, конечно, ты не министр здравоохранения… А лучшего места, чем спрыснуть удачный сеанс, не найти: неяркий свет, чистая барная стойка, мягкая, очень мягкая музыка. Довольно богатая кухня для столь миниатюрного заведения, коньяки в ассортименте, французские и итальянские вина. Улыбающаяся Маша и ее зеленоглазая напарница Фая услужливы и аккуратны. Цены не в пример ниже, чем в самой рядовой забегаловке за пределами Анимацентра… Так где же еще расслабить аниматору его скрученные клубками нервы?
– О! – восклицает Шурец, завидев меня в дверях. – Вот пусть и Бармин скажет!
Толстобрылый поворачивается ко мне (всем телом поворачивается, поскольку шея у него отсутствует напрочь). Судя по его смущенно-умильной роже, он испытывает трепет и чувство законной гордости – ведь в святая святых попал, в самое логово!..
Да, большинство непосвященных относится к нашему брату со справедливым благоговением. Лишь немногие отщепенцы норовят, не имея на то никаких оснований, встать на одну ногу: ты же понимаешь, только стечение обстоятельств помешало мне тоже сделаться аниматором; да я, собственно, и не хотел; а вот захоти я чуточку, пошевели пальцем в нужном направлении – так все и сложилось бы самым замечательным образом. И тогда именно на меня было бы обращено всеобщее внимание, а вовсе не на вас, шарлатанов…
Вдобавок подобная публика еще и по-кулацки недоверчива; во всяком случае, разъяснить, что вовсе не аниматор управляет даром, а, напротив, дар берет его как щенка и бросает в ту воду, которая глубже, облекает в ту форму, которую находит подходящей, – разъяснить им это не представляется возможным: они только хитро подмигивают, слушая: ишь, мол, чего; сам вон чего, а сам гребет лопатой; расска-а-а-азывай!..