Аниматор

Подходя к кабинету Тельцова, замечаю какого-то громилу. Чего он ждет? На прием записался? Да Тельцов не такая шишка, чтоб люди в коридоре толклись… И одет как-то странно. Тут у нас все вольно — свитер, джинсы, — а он в черном костюме, в белой рубашке, при галстуке. Молодой парень, а взгляд какой-то неприятный… собачий какой-то взгляд. Цепной собаки, я хочу сказать.

Впрочем, дела мне ни до него, ни до его собачьего взгляда никакого нет, я распахиваю дверь и оказываюсь в кабинете.

Тельцов и впрямь не один — обещанный визитер уже наличествует.

В кресле расположился довольно широкий, спортивно подтянутый и бритый наголо (впрочем, плешь все равно заметна — глянец выдает) розовощекий господин, при моем появлении повернувший голову, чтобы взглянуть с выражением готовности к контакту.

— Вот и Сергей Александрович, — гудит Тельцов, помавая широкой ладонью. — Спасибо, что не опоздали… Знакомьтесь, господа, прошу вас… Михал Михалыч!

А господин, расплывшись в радостной улыбке, уже протягивает невесть откуда взявшуюся у него в пальцах переливающуюся скромной позолотой визитку.

К сожалению, я не могу ответить тем же. У нас, аниматоров, визиток не бывает. Я по крайней мере не встречал аниматора с визитками. Нас и так все знают, поэтому мы адресочков не раздаем. Равно как и телефончиков… Я киваю и тщательно разглядываю этот картонный прямоугольник (людям приятно, когда другие обращают внимание на проявления их личности — хотя бы в форме такой мелочи, как визитка).

Между тем на визитке написано черным по белому (точнее, золотом по маренго): Михаил Михайлович, эксперт по безопасности. И ни тебе, в свою очередь, телефона, ни адреса.

— Сергей Александрович… э-э-э… — начинает было Тельцов, мощно шевеля кустистыми бровями и явственно испытывая какое-то затруднение. — Тут, значит, такое дело…

— Очень приятно! Очень! — вступает Михаил Михайлович. — Много лет мечтал оказаться в, так сказать, святая святых… вот сподобил господь на старости-то лет… Наслышан о вашем таланте, Сергей

Александрович, наслышан. Мы, конечно, далеки от тех, с позволения сказать, таинственных… — (Молвив то или иное ключевое слово,

Михаил Михайлович смотрит на меня поверх тяжелых блестящих очков, как бы проверяя: верно ли вошло оно в собеседника: тем ли, с позволения сказать, концом?) — …даже, сказал бы, выходящих за пределы простого человеческого понимания предметов, которыми вы имеете счастье столь блистательно владеть… Но все же интересуемся!.. интересуемся и мы завораживающими этими вещами!.. ни в коей мере не надеясь, разумеется, стать в них не только специалистами, но и хоть сколько-нибудь просвещенными дилетантами…

И простодушно разводит руками — не обессудьте, ничего не выйдет.

Насчет лет лукавит, механически отмечаю я, не понимая пока еще, но мучительно пытаясь понять, к чему идет дело, и вдруг с облегчением догадываюсь: елки-палки, да он же из ФАБО! Точно из ФАБО!.. Эта улыбочка… говорок… подходец… визитка… золото с маренго… топтун в коридоре… Вот в чем дело! Конечно!.. А насчет возраста лукавит: ему не больше пятидесяти… Впрочем, кто их знает, в ихнем-то ФАБО: физкультура, кроссы, обливания… еще, глядишь, средство Макропулоса какое-нибудь… Может статься, что и все шестьдесят.

— Да и когда бы мне? — Михаил Михайлович невесело смеется. — Даже если б и возникла такая мысль, даже если б вы, Сергей Александрович, или вы, Никифор Степанович, нашли смелость сказать: да, Михал

Михалыч! способны! дерзайте! развивайте талант! учитесь! — то когда бы я стал этим заниматься?.. Годы не те, да и служба, знаете ли…

Облегчение мое немедленно переходит в отвращение, все более обостряемое нежным воркованием пришлеца. Хорошо, что он на меня не смотрит. А когда все же вскидывает взгляд, я уже себя поборол. Не только брезгливости, но и, надеюсь, даже следа холодности нет на моем лице — одно лишь благосклонное внимание.

— Так что уж остается только с замиранием сердца следить, как вы — маги! волшебники! кудесники! — на наших глазах поднимаетесь к высотам, которые, повторяю, не только простым лапидарным рассуждением, но даже и сколь сил хватает вдохновенным полетом мысли не охватить… нет, не охватить… Да и сколько там у нас, у рядовых-то смертных, вдохновения?..

И Михаил Михайлович, мелко смеясь, машет рукой — мол, с гулькин нос его, вдохновения-то. Можно, дескать, и в расчет не брать… И вдруг, отсмеявшись, говорит деловито:

— Так вот, Сергей Александрович, есть у меня к вам дельце. Мне вас рекомендовали как…

— Да, да, — подтверждающе гудит Тельцов. — Один из наших лучших аниматоров…

«Старый ты завхоз, — думаю я, растягивая губы формальной улыбкой. — Один из… Кто еще, спрашивается?..»

— Вот именно, вот именно! — радуется Михаил Михайлович. — Очень хорошо… высокий профессионализм… опыт, если можно так выразиться… так вот, Сергей Александрович. И, конечно, вы, Никифор Степанович.

Он неторопливо снимает очки — и сразу в лице проступает что-то волчье.

— Как мне известно, ремесло аниматора…

— Искусство, — перебиваю я.

— Да-да, простите, бога ради, — послушно соглашается фабошный волк.