Он растерянно посмотрел на трибуны – искаженные лица, крики: «Медведь, размажь его!» А вдруг и нет никакого стрижа и это все – какой-то злой розыгрыш? Плеть ударила снова и снова, Медведь не скупился, и до Нила наконец начало доходить, что делает это оружие: он, который никогда не давал воли отчаянию, с каждым ударом чувствовал его все сильнее. Плеть по кусочку отнимала аниму, оставляла только Тень: безнадежность и страх.
Он все равно проиграет. Нет никакого стрижа и никакой золотой магии. Он останется здесь, и никто его не спасет. Останется здесь навсегда.
– Медведь, пожалуйста, скажи, что мне делать, я все сделаю, – пробормотал он. Язык заплетался, словно холод добрался уже и до него. – Ты же волшебник!
– Ты свихнулся? – Медведь яростно хлестнул его по груди, и у Нила сжалось сердце. – Дерись, не стой столбом!
Нил посмотрел на чудо-плеть в своей руке. Сейчас Медведь не ожидает атаки, все получится.
«Надо застать его врасплох. Золотая магия хитра и непредсказуема, она всегда защищает носителя, и, если бы мы пришли за стрижом сами, она бы его спасла, – объяснял утром Кадет. – Ты должен нанести всего один удар».
Вот только если Кадет ошибся и Медведь обычный парень, такой удар иссушит его на месте. А если Медведь все же тот, кто всех спасет, этот удар отнимет огромный кусок его анимы, и он не сможет сопротивляться, когда его схватят.
В глубине души всегда знаешь, как поступить, главное – не думать слишком долго. Поэтому Нил разжал руку, и плеть упала на камни.
– Если ты можешь что-то сделать, пожалуйста, делай сейчас, – выдавил он.
Медведь в ответ дал ему плетью по коленям так, что Нил растянулся на камнях. Шум вокруг медленно сливался в однородный гул.
– Подними ее и дерись! – прошипел Медведь. Он не привык к таким скучным, бездарным, коротким играм. – Слабак, ты идиотом меня выставляешь! Бейся!
Нил перекатился на спину и поднял руки – знак того, что сдается, но Медведь ударил его снова, с искаженным лицом, будто не мог остановиться. Кто-то с трибун крикнул: «Ты чего, последнюю аниму выбьешь!», остальные жаждали, чтобы Медведь продолжал, трофеи все ярче горели холодным злым светом. Если бой настолько выходил из-под контроля, его останавливали и делали предупреждение, но сейчас Мастер Игры молчал.
– Медведь, ты же не такой, – забормотал Нил и вдруг понял, что не сможет подняться, даже если захочет, – все тело налилось холодной тяжестью. – Не… Не надо.
Мама когда-то учила его, что в каждом есть что-то хорошее. Это было до того, как их землю захватили, но Нил продолжал в это верить, потому что мама верила, и если только он перестанет, то больше никогда не найдет к ней дорогу.
– Ты не такой, – с заложенным носом повторил он. Сердце билось все медленнее, словно на грудь ему положили что-то тяжелое. – Эй, ты же хороший парень.
– Хороших парней здесь давно уже нет, – выдавил Медведь. – И я отсюда выйду. А ты – вряд ли.
И откуда-то из глубины тупой, холодной печали, в которую каждый удар погружал его все глубже, Нил подумал: «Медведь не виноват». Все они тут обозлились, и никакого золотого стрижа здесь нет и быть не может, да и хороших парней, наверное, тоже. Бой закончится, все съедят по миске еды и разойдутся, продолжая обсуждать игру, и проспят до побудки следующего дня, неподвижные, как камни.
Медведь занес плеть с такой силой, что она со свистом рассекла воздух, и Нил зажмурился. Под веками что-то вспыхнуло, его окатило теплом, и он был уверен, что это конец, но удар так и не достиг цели. Медведь глухо вскрикнул, а потом вокруг стало совершенно тихо, и Нил приоткрыл глаза.
В воздухе висело теплое золотое сияние, будто подсвеченная солнцем пыль. Медведь стоял, глупо вытаращив глаза и уронив плеть на камни. Нил сощурился – он давно не видел таких ярких красок. Потом он с удивлением понял, что ему больше не холодно, как будто что-то согревает его изнутри. А потом до него дошло.
Он медленно опустил взгляд и посмотрел на себя. Сияние исходило от него, окутывало золотистой дымкой.
– Ого, – сказал он и, наверное, сказал бы что-нибудь еще, но тут к нему скользнула мерзкая масса черных щупалец, шмякнулась на него всем своим весом и прижала к камням.
Монструм Господина Черепа был таким холодным и отвратительно скользким, что Нил съежился, в слепой панике вжимаясь в камни. Кто-то с нечеловеческой силой схватил его за запястье, и он всхлипнул от облегчения – ему показалось, что рука сейчас выдернет его из-под этого отвратительного студня. Но рука застегнула у него на запястье что-то металлическое, ужасно тяжелое, и только потом рывком подняла на ноги. Нил вскинул глаза, трясясь как осиновый лист. Рядом стоял Кадет. Нил даже не думал, что его безжизненный взгляд в принципе способен выражать такое торжество.
– Это браслет смертельного холода, – громко объявил Кадет. – В нем ты не опасен.
Нил и не собирался быть опасным, он только стоял и думал о том, как больно эта тяжеленная штука оттягивает руку. Золотое сияние в воздухе медленно осыпалось, сияющие крупинки гасли.