– К нему попала моя такса. Он – в рамках пиар-акции – решил взять животное из приюта. Я помог сделать ему правильный выбор, потом напросился в гости, навестить собачку. Та плохо ела и очень скучала. Так и получилось…
– Но чем вы его заразили?
– А это уже неважно. Вы меня прямо сейчас арестуете?
– Да, – растерянно кивнул Андрей, не понимая, как ему поступить в сложившейся ситуации.
– Хорошо. Вот здесь у меня дневники, я записывал здесь свои мысли и действия. Они могут послужить доказательством моей вины. – Родион Михайлович положил на стол стопку обычных тетрадок в сорок восемь листов. – Можно, я птичкам крупы насыплю на балконе? Ко мне синички прилетают, я их подкармливаю. А поскольку я вряд ли сюда вернусь, пусть хоть они порадуются.
Андрей кивнул, с любопытством берясь за тетради. Родион Михайлович сходил в кухню и вернулся с целым пакетом пшена. Он рассыпал его на балконе, не очень-то беспокоясь о чистоте, а потом подошел к перилам – и через секунду исчез из виду.
Андрей с Сашей вскочили одновременно, но когда они выбежали на балкон, худощавая, нелепо изогнутая фигура Алферьева уже лежала внизу на асфальте. Этаж был девятый, он умер мгновенно.
Эпилог
Стоял конец лета. Пыльный, печальный, с пожухлой уже кое-где, предательски желтевшей на деревьях листвой, с запахом надвигавшейся осени по утрам. Андрей давно вернулся из отпуска, и воспоминания о залитых солнцем и пахнущих морем средиземноморских городах начали бледнеть под напором куда менее романтических, но более свежих впечатлений. Были новые убийства и новые расследования; у Антона Шелестова родился сын, а Данила Окуньков собирался жениться; Ирина перекрасилась в блондинку, и вот уже третий день подряд, возвращаясь домой, Андрей, чья голова всегда была забита работой, испуганно шарахался от незнакомой женщины, распахивавшей перед ним дверь, пытаясь сообразить – как он мог ошибиться квартирой? Жизнь менялась, влекомая неотвратимым потоком под названием «время», дни мелькали, сменяя друг друга, огорчения и радости, успехи и поражения наполняли жизнь новыми заботами и впечатлениями.
Да, время шло. И Андрей надеялся, что с его течением образ Родиона Михайловича Алферьева поблекнет в его памяти и хрупкая, маленькая, изломанная фигура старого доктора, распластавшаяся на асфальте, перестанет является ему в предрассветных сумерках…
Старый доктор произвел на Андрея куда более сильное впечатление, чем ему показалось вначале. Бывало, что и раньше он испытывал к преступникам симпатию или жалость, но Родион Михайлович Алферьев, с его кротким взглядом светлых чистых глаз, зыбким образом вставал перед Андреем, снова и снова спрашивая его: неужели он ошибался?
После этих «посещений» Андрей лежал без сна и, в свою очередь, спрашивал себя: правильно ли он поступил, доведя это дело до конца? Может, надо было послушать Сашку Амбросимова и определить старого доктора на лечение?.. Нет, он не мог поступить иначе. Просто не мог. Андрей не хотел его смерти, но, возможно, Родион Михайлович сам ее хотел, мечтал соединиться с той, чью потерю он не смог пережить и лишь ждал повода совершить… это? Андрей не знал. Но он очень надеялся, что со временем образ старого доктора перестанет являться ему, бередить душу и терзать его совесть.
Елена Бурмистрова окончательно оправилась после смерти мужа. Она решительно перевернула эту страницу своей жизни, оставив позади темную полосу стыда и отчаяния, преодолев которую она обрела новые черты и грани характера, избавившись, как она надеялась, от недостойных чувств – гордыни и самодовольства, – и стала более снисходительна к окружающим. Она закончила автошколу, куда направил ее Герман Примак, освоив навыки вождения с присущей ей добросовестностью, и успешно водила машину.
Найденный Германом Юрьевичем адвокат сумел вернуть вдове и детям изъятые следственными органами сбережения. Теперь семейство Бурмистровых могло смело смотреть в будущее, не боясь нищеты и финансовых трудностей. Но, учитывая способ, которым Анатолий Игоревич нажил эти деньги, Елена, после долгих размышлений и многочисленных семейных советов, пришла к следующему решению. Часть средств была передана ею на лечение для конкретных нуждавшихся в операции, больных детей. Благотворительным фондам после недавней истории Елена не решилась доверить свои деньги. А оставшуюся, все же немалую сумму было решено потратить на образование Никиты и Полины, и только на это. Герман Примак сдержанно воспринял подобного рода чудачество, но возражать не стал.
В этой связи очень кстати оказалось служебное повышение Елены Сергеевны. Руководство музея уже неоднократно предлагало ей возглавить один из музейных фондов, но при жизни Анатолия карьерный рост мало интересовал даму, посвятившую себя семье и мужу. Теперь же, оставшись один на один с жизненными трудностями, Елена с радостью приняла предложение, которое в том числе обещало и существенную прибавку к ее зарплате, на которую, в сущности, они с детьми теперь и жили.