Ангел севера

Она только пискнула от удивления, когда он резко наклонился к ней.

– Мне надо идти, – отчаянно проговорила она и допустила ошибку, попытавшись протиснуться мимо него. Стоукхерст быстрым движением поймал ее и прижал к своему сильному мускулистому телу. Он обернул вокруг своего запястья ее косу один раз…, потом еще один и отвел назад ее голову. Его темное лицо нависло над ней, пальцы впились в затылок. Тася закрыла глаза. Она почувствовала легчайший поцелуй в уголок рта и задохнулась, откликаясь на этот зов.

Его хватка стала сильнее. Он снова провел ртом по ее сомкнутым губам в поцелуе, потом еще раз. Почему-то она ожидала от него ярости, нетерпения…, чего угодно, только не этого нежного, но жгучего прикосновения его рта. Его губы скользнули по ее щеке к уху, потом по шее. Кончиком языка он дотронулся до бешено трепещущей жилки в ямочке у горла. Тасе вдруг захотелось прильнуть к нему, раствориться в темной стремнине возбуждения. Но никогда никто не имел власти над ней. Этой мысли было достаточно, чтобы опять рассуждать здраво.

– Не надо, – приглушенно проговорила она. – Пожалуйста, не надо!

Он поднял голову и посмотрел на нее.

– Какая вы сладкая и милая! – прошептал он. Он убрал руку с ее волос, вынув при этом из них одну цветочную веточку, вплетенную в косу. Тыльной стороной ладони он проведало ее щеке, обводя нежный овал.

– Милорд… – неуверенно выговорила она и набрала в грудь побольше воздуха. – Сэр, я надеюсь…, это возможно, чтобы мы притворились…, будто всего этого не произошло?

– Если вы этого хотите. – Его большой палец гладил ее подбородок. Цветы, которые он продолжал держать в руке, испускали дурманящий аромат.

Она неловко кивнула и сильно прикусила дрожащую губу.

– Это все вино. И танцы. Полагаю, л-любой мог потерять голову.

– Разумеется. Народные танцы – дело головокружительное.

Тася вспыхнула, понимая, что он насмехается над ней.

Но это не имело значения. Объяснение было найдено.

– Доброй ночи. – С этими словами она оттолкнулась от дерева. Руки, ноги, все тело были как ватные. – Я должна вернуться домой.

– Только не одна.

– Я хочу пойти одна, – заупрямилась она.

После непродолжительного молчания он рассмеялся:

– Хорошо, но не вините меня, если к вам кто-нибудь пристанет. Хотя, полагаю, вряд ли это случится второй раз за ночь.

Ее шаги были легкими и быстрыми, тоненькая фигурка словно растаяла в темноте.

Люк шагнул на то место у дерева, где она стояла, и, упершись плечом в мощный ствол, стал беспокойно ковырять каблуком утоптанную землю. Он был с ней ласков, а хотел быть жесток, хотел, чтобы его губы оставили следы на ее губах, на ее нежной коже… Все его желания, которые он считал умершими давным-давно, возродились с неистовой силой. Ему хотелось уложить ее в свою постель и держать там неделю, месяц. Всегда. Чувство вины снова согнуло его. Он винил ее в том, что жизнь его пошла наперекосяк, в том, что из-за нее воспоминания о Мэри отдалялись все больше и больше.

Но она скоро уедет. Еще немного, и месяц кончится.

Чарльз Эшборн найдет для нее новое место. Единственное, что ему нужно, – это не обращать на нее внимания, пока время само не расставит все на свои места. Круто обернувшись, он с досадой и яростью ударил рукой по дереву, сорвав кусок коры. От крючка на стволе осталась длинная царапина. И тогда он двинулся прочь от света и танцев, широкими шагами удаляясь все дальше от празднества.

Тася стояла у окна и задумчиво смотрела в ночь. При воспоминании о теплоте его ищущих губ, его ласковой силе, которую он жестко держал в узде, дрожь пробежала по ее телу. Она так долго была одинокой, что его объятия вызвали пронзительно сладостное и пугающее переживание. В них она почувствовала себя защищенной, в них был уют родного дома.

Она медленно дотронулась пальцами до своих губ. Наверное, Стоукхерста позабавила ее неуклюжесть. До нынешней ночи она ни разу не целовалась, если не считать вялого объятия и поцелуя с Михаилом Ангеловским сразу после помолвки.

Миша, как звали его родные и друзья, удивительным образом сочетал красоту и распущенность. Он одевался неряшливо и всегда чересчур роскошно, буквально заливал себя тяжелыми сладкими духами. Волосы носил слишком длинные, а на часто немытой шее были прыщи. Большей частью взгляд его золотых глаз был пустым из-за пристрастия к курению опиума.

Внезапно в голове Таси зазвенели голоса. Она зашаталась, к горлу подступила тошнота.

– Миша, я люблю тебя в тысячу раз сильнее, чем сумеет полюбить тебя она. Она никогда не даст тебе то, что тебе нужно.

– Ты ревнивый и сморщенный старый дурак, – отвечал Михаил. – Ты ничего не знаешь о том, что мне нужно.

Голоса стихли, и Тася недоуменно сдвинула брови. Что это было? Воспоминание или игра ее воображения? Она опустилась на стул и закрыла лицо руками, подавленная и растерянная, измученная пытками своих видений.

***

Лондонский сезон подходил к концу, и высший свет готовился закрыть свои городские дома и уехать в поместья.