Ангарский вариант

– Тятя, это те рогатые олешки, о коих в Енисейске говорили.

– Что-то они не больно и рогатые, – усмехнулся отец.

К Ивашкиному удивлению вместо рогов у оленей на голове оказались лишь небольшие отростки, покрытые шестью. Посадив людей в телеги и покидав туда же мешки с нехитрым барахлишком, большая часть людей пошла за развернувшимися телегами в городок, который отстоял от земляной крепостицы и стены примерно на версту. А на поляне осталось около восьми десятков человек, среди которых были и Корнеевы.

– А мы что же? – Игнат подошёл к разговаривающим неподалёку ангарцам.

– А вы пойдёте обедать после них, – тот, что назвался воеводой, махнул рукой в сторону ушедших крестьян. – Телеги вернутся – детей и женщин на них посадим. А вы пока побудьте тут.

– Эй, малой! – Ивашку позвал уже знакомый ему усач, – пошли, посмотришь пушки.

– Он, бедовый, – предупредил Игнат, – да шустрый, не углядишь.

– Это ничего! – улыбнулся ангарец. – Нам такие как раз и нужны – шустрые да бедовые. И чем больше, тем лучше!

Наконец, снова пришли телеги, и Ивашка с удовольствием запрыгнул в одну из них, рядом с матерью, которая держала Машку. Отец шёл рядом. За воротами начинались поля, где зеленела незнакомая ботва. Что это за растение не знал и Игнат, отец Ивашки. Зато слева от дороги росла свекла, которую мальчуган узнал сразу. В поле ходило несколько человек с деревянными заступами – открывая и закрывая доступ воде в кадки, где она собралась для полива. Источником воды был запруженный посередине поля ручей, обложенный камнем, протекавший разделительной чертой сквозь посадки. Ворота городка были распахнуты настежь, телеги въехали во двор и остановились у длинного дома с большими составными окнами.

– Идёмте за мной! – перед крестьянами появилась полная черноволосая женщина с узкими глазами на широким лице.

– Вещи оставьте здесь – их никто не возьмёт, – сказал один из воинов – ангарцев, когда крестьяне потянулись к своим пожиткам, сложенным в телегах.

А несколько молодых ребят всё в тех же одеждах, что и у воинов, уже распрягали оленей. Потом Ивашка попал в длинное светлое здание, похожее на вытянутую горницу, где стояли лавки и длинные столы. На столах стояли тарелки с хлебом, стопочки с солью, ложки и глубокие миски. Посреди стола стояли котлы с дымящимися ароматными щами. Женщины в передниках принялись разливать щи по мискам, а крестьяне с большим удивлением смотрели на это, но ничего не посмели сказать. Хотя Ивашкин отец пробормотал, что, мол, могли бы и из общего котла щи похлебать. Ну а после того, как котлы из-под щей опустели, несколько женщин в передниках и чепчиках с помощью мужчин занесли такие же котлы, но уже с истекающей маслом гречей и кусками варёного мяса. Ивашка объелся тогда до полного изумления. Для маленьких детей, которых было не так уж и много, приготовили сладкую молочную кашу и творог, да тёплое молоко с мёдом. Когда все уже доедали кашу, знакомый уже Ивашке ангарец с усами громко сказал, выйдя к столам и обращаясь к крестьянам:

– После обеда прошу не вставать, а обождать, пока с вами не поговорят.

Через некоторое время к отцу Ивашки подсел ангарец с листами бумаги:

– День добрый! Назовите свои имена и возраст, сколько вам лет?

– Игнат, Корнеев сын, двадцать девять вёсен.

– Родовое, семейное прозвище есть? – уточнил ангарец и, увидев покачивание головы, спросил:

– Как деревня ваша называлась?

– Засурье! – крикнул Ивашка.

– Игнат Корнеевич Засурский, – ангарец записал имя Ивашкиного отца деревянной палочкой, из которой торчал чёрный, похожий на уголь, кончик и посмотрел на мать.

– Евдокия, Петрова дочь я, – смущаясь, молвила она. – Двадцать семь вёсен.

– Ивашка, девять годов мне, а это Машка, ей скоро три весны будет, – громко отвечал мальчуган, показывая на всё ещё потягивающую сладкое молоко сестру.

– Ремеслом владеете, Игнатий? – задал следующий вопрос ангарец.

– По дереву могу работать, бортничать. Борти у меня остались, – отвечал отец.

– Это очень хорошо! – воскликнул ангарец, – отпишу вас в Свирское! Там как раз нужны люди, умеющие обращаться с деревом.

– А ты, Евдокия, ткать умеешь? – обратился он к матери. – Очень хорошо! – обрадовался он, увидев, как та кивнула.