Ангарский вариант

– Пять же решил брать, – пояснил он капитану. – Ну с Богом. Островок надо покрасивше выбрать, Матвейку похоронить по-людски.

Вечером пятидесятник, обходя острожек, присел к костру, у которого собрались человек десять казачков. Те, однако, в тот же момент смолкли, хотя до этого они с пылом что-то обсуждали. Весьма обозлённый уходом верного прежде Мишки, Мартын взъярился и на остальных казаков, подозревая и тех в измене:

– Коли этот перебежник сбёг, то оно не значит, что у онгарцев служба легка!

– Мишка сказывал, что у нех никто ворогом убит не был доселе. Вишь, как воевода был зол от убивства одного токмо воина, – с расстановкой произнёс старый казак, не глядя на Мартына.

– А у нас вона, от туземцев третьего дня Вихорка сотоварищи сгинул, – зло буркнул молодой одноглазый парень с серьгой в ухе. – Стрелами утыканным только Ваньку и нашли.

– Вы что же, казачки мои родные, – ехидно начал Васильев, – желаете вслед за Мишкой уйти? Так шуруйте! Вона, поганый корабль их вниз по реке ушёл! – уже выкрикнул пятидесятник.

– Уйдём, коли нужда такая будет, – отвечал старик. – А допрежь оного не получили мы ни денежной, ни соляной и ни хлебной казны.

– Ага, а у ентих онгарцев, Мишка сказывал, рожи добрые! – заметил сидевший в отдалении бородач. – Они нужду не испытывают.

На что Мартыну оставалось лишь заскрипеть зубами. В тот же день пятидесятник Мартын отписал бумагу воеводам якутского острога Пушкину и Супоневу. Как и было ему прежде наказано на случай появления чужаков-онгарцев:

Государя Царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии воеводам Василью Никитичю, Кирилу Осиповичю да дияку Петру Григорьевичю ленсково розряду пятидесятничишко Мартынко Василев челом бьет. В нынешном во сто пятьдесят первом году по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии указу и по вашей наказной памяти быти мне на Омуре-реке, ясашный сбор учинять, да приглядывать за рекою той. Седьмово дня явились онгарские людишки на корабле без вёсел и парусов, да тот корабль токмо дым к небу пускал поганый. А ещё внутре у оного корабля рёв рождается, яко зверь какой дикий кричит. Оттого у людишек моих страх учинялся. А корабль тот при себе лодию тащит. Тако же и наш дощаник притащил, в коем убиенные казаки Микитка да Онтипка, да онгарец один именем Матвейка. Онгарский воевода Алексей Сазонов стребовал с меня пять козаков взамен убитого моими людьми того Матвейки. Баял он, что де казачки наши учинили драку и были биты. А ещё воевода онгарский сказывал об том, будто Государь наш Михаил Федорович шлёт им тех людишек и коли я не дал бы им пять казачков, то Государь наш и великий князь в гневе пребывать станет и осердится весьма. А теперь оскудел я людишками по воле онегарского воеводы. И ежели в Дукинский острожек прибавки людей не будет, да от онгарских людишек на Омуре-реке житьё будет тесно. То и ясаку государева собрать будет некем, коли всех служилых людей они забирать будут. А всего с толмачами нас тут двадцать семь человек. А в Охотский многолюдный острог к стольнику и воеводе к Петру Петровичю писал многажды о людех о прибавошных, и Петр Петровичь людей не присылывал. А дал я онегарцам людишек тех, кто смуту учинять думал и лаялся, яко пёс какой. А землица тут богатая и ежели людишек сюда присылать во множестве, то государева земля пространится и пашенные крестьяна и всякие люди коньми и скотом обзаведутся нашею службишкою. На то и уповаю, Божиею милостию.

151-года, июля в осьмой день подал служилой человек Мартынко Василев.

Похоронив Матвея на вершине холма одного из красивых островов, 'Тунгус' продолжал свой путь, постепенно подходя к цели похода – амурскому устью. Уходя от острова, Сартинов дал протяжный гудок, прощаясь с убитым. Теперь даже казакам он не показался душераздирающим рёвом, как было ещё недавно. Они были впечатлены тем отношением к простому парню, которое проявил к нему воевода, самолично выбрав место для могилы, он долго стоял рядом с непокрытой головой, пока не был произведёт салют. К каждому из четырёх казаков, что пришли по своей воле к нему на 'Тунгус', Сазонов приставил по одному человеку из экипажа, для того, чтобы они поскорее вошли в ритм команды. К упиравшемуся же отроку с едва пробивающейся пушком бородой несколько раз подходил десятник Мишка:

– Да не упрямся, ей Богу, Симеон! Нешто тебе с онгарцами хуже будет, чем у Мартына?

– Не трепись попусту, перебежник! – зло посмотрел на десятника парень. – Тебе, дивлюсь, хорошо стало?

– А что мне сдеется? – засмеялся Мишка. – Я ещё в Енисейске всякого наслушался об онгарцах и двор их видел.

– И что? – искоса глянул Симеон. – Уж тогда сбежать удумал?

– Так и есть! Ежели самый распоследний отрок ихней одет как боярский сын и никоей нужды не имает? Той зимой я много чего услыхал, чего ты и знать не знаешь. Ты, Симеонка, лучше бы уму-разуму набрался у онгарцев – выбился бы в люди.

– Так тебе и выбился? Нешто и ты захотел в люди податься? Может и бороду соскребёшь, яко латинец? – ухмыльнулся молодой казак.