Анелька

На пороге плачет старая мать,

Вздыхает отец от горя:

"Ох, не вернутся детки наши,

Как вернулись аисты к аистятам".

Но только задремлет несчастная мать,

Летят души детей к родным местам.

Всемогущая божья рука

Отпускает их на землю,

Как выпускает добрый человек

Пугливых птичек из клетки.

В городе грустит наша мама без нас

И не слышит, как мы вздыхаем,

Добрые духи, возьмите нас

И отнесите к Маме!

Со дня отъезда матери прошло почти три недели. Ниоткуда не было никаких вестей. Заяц с женой сильно тревожились, не понимая, что случилось с пани, а больше всего заботила их участь оставленных на их попечение детей. Деньги все были прожиты, продукты — на исходе, и незадачливым обитателям уединенного хутора грозил если не голод, то тяжкие лишения.

Анелька так уже ослабела, что не вставала с постели. Она ела очень мало, целыми днями молчала, не читала больше, и даже проказы Юзека не вызывали у нее улыбки. А мальчик бегал в отрепьях и дырявых башмаках по окрестностям и так упивался новыми впечатлениями и свободой, что не замечал ни холода, ни жары, забывал об отдыхе и даже о сестре и матери. Домой он прибегал только тогда, когда ему очень хотелось есть, а все остальное время проводил в лесу или на болотах.

Так все обстояло на хуторе, когда однажды здесь появилась крестьянская одноконная телега, на которой, кроме возницы, сидела женщина в темном платье. Заяц, убиравший на лугу сено, бросил работу и побежал навстречу телеге в надежде, что это едет пани. Но, подойдя, он увидел незнакомую женщину, которая тотчас спросила:

— Ну, как дети?

Заяц посмотрел ей в лицо и сказал:

— Панич ничего, прыгает, а паненка совсем расхворалась.

— Больна? Вот беда-то! А что с ней?

— Где же нам знать, милостивая пани? Расхворалась так, что с постели не встает, и все. — Потом прибавил: — А может, вы от нашей пани? Как же она там? Паненка сильно скучает, и мне так думается, с того она и захворала.

— Бедняжечка! — прошептала приезжая, утирая глаза, но на вопросы Зайца ничего не ответила.

Телега тронулась, а Заяц шагал рядом. Приезжая несколько раз заговаривала с ним. Казалось, она хотела что-то сообщить или спросить, но тотчас, словно спохватившись, умолкала.

Услышав стук колес и крик Ягны, которая вообразила, что это вернулась пани, Анелька сползла с топчана и вышла в сени.

— Тетя Андзя! — воскликнула она, увидев приезжую.

Они долго целовались. Наконец девочка спросила:

— Тетя, вы от мамы приехали? За нами?

Тетушка ответила не сразу и как-то нерешительно:

— Нет, деточка, пока еще не за вами. Я поступаю экономкой к одному почтенному ксендзу и еду к нему. Но как только с ним договорюсь, я дня через два-три опять приеду и тогда уже заберу вас. А что у тебя болит?

— Ничего не болит, тетя. Только опять придется лечь… А что же с мамой? Мы ни одного письма от нее не получили.

Тетушка, провожая ее до топчана, отчего-то вся дрожала. Уложив девочку, она только тогда обвела глазами комнату.

«Боже, какая нищета!» — пробормотала она про себя, а вслух сказала весело и громко, как всегда:

— Что ж мама? Мама ничего. Бабушка ваша не приехала, и мама ей написала письмо. — Тетка высморкалась. — Так что понимаешь, деточка… Что я хотела сказать? Бабушка ваша, тетка твоего отца, велела маме сейчас же ехать к ней в Варшаву.

— И мама поехала?

— Ну конечно! В тот же день. С вашей бабушкой шутить не приходится. К тому же…

— В Варшаве живет Халубинский, — вставила Анелька.

— Вот в том-то и дело! Это самое я и хотела сказать… в Варшаве — Халубинский. Ого, это знаменитый доктор! К нему все ездят, как в Ченстохов на богомолье… Мне это рассказывал один ксендз, у которого больная печень…

— А мама здорова? — спросила Анелька, пытливо глядя тетке в глаза.

— Как же, как же… Пожалуй, даже здоровее, чем тогда, когда я к вам в усадьбу заезжала…

Анелька обхватила руками ее шею, и они снова несколько раз поцеловались.

— Тетечка, дорогая моя, золотая! — шептала Анелька. — Давно мама уехала?

Тетка дрогнула.

— С неделю будет. Да, сегодня ровно неделя…

— Но почему же мама нам не писала?

— Видишь ли… Не успела она. Ну, и знала, что я к вам заеду.

— А из Варшавы она напишет?

— Конечно! Непременно напишет, только не сразу, детка. Видишь ли, бабушка ваша такая капризная, за ней приходится постоянно ухаживать. И притом — лечение… Понимаешь?

Прибежал Юзек. Недоверчиво оглядел тетушку, словно разделяя убеждение отца, что от бедных родственников лучше держаться подальше. Только получив кренделек и услышав, что скоро его увезут с хутора, он несколько оживился и поцеловал у тетушки руку — впрочем, без особой нежности.