Андроиды срама не имут

Они кинулись к Татьяне и о чём-то её спросили. Не знаю, что она им сказала, но мне тут же был отвешен вполне профессиональный крюк справа в челюсть. Должно быть, спортсмен был парнишка. Меня повело, заснеженный тротуар вывернулся из-под ног, далее снизу приплыл удар ботинком в рыло — и опрокинул навзничь.

А потом произошло главное. Хрупкая девчушка склонилась ко мне и отчаянно-звонким голосом прокричала прямо в ухо:

— Подонок! Подонок! Таких, как ты, убивать мало!

И они ушли, правые, гордые собой, уверенные в том, что совершили добрый поступок. Добро должно быть с кулаками. А я кое-как перекантовался на карачки, очумело приложил пригоршню снега к разбитой вдрызг морде и, делать нечего, вновь принялся поднимать из сугроба невменяемую Таньку.

И это ещё не всё. Услышав от меня утром, что случилось, она перестала со мной разговаривать. Посудите сами: вчерашнее из памяти выпало, но, раз за неё вступились добрые люди, значит, её муж и впрямь подонок.

Тогда-то мне и открылось, что представляет собой справедливость в чистом виде. Она именно такая и другой не бывает…

Удручённый неприятным воспоминанием, я не сразу обратил внимание на то, что от Мымры перестали поступать приказы. Мымра бурлила, но медленнее обычного и вроде, бы неуверенно. Попытался вникнуть, подстроиться — ничего не вышло. Страх, правда, чувствовался, но какой-то иной, незнакомый, а вот ненависти я вообще не уловил. Мало того, померещилось, будто в бессмысленном колыхании лиан сквозили жалость и растерянность.

И тут, совершенно некстати, возник Обмылок.

— Свободен, — коротко сообщил наладчик.

— Как?

— Как Куба. Хорош пахать. Два дня профилактики.

Надеюсь, в виду имелись два местных дня. Земной день, напоминаю, раза в три длиннее.

— А в чём дело?

— Люди жалуются, — молвил он свысока и сгинул.

Я обернулся. Шагах в десяти стоял и победно глядел на меня трудяга Вадим.

— Ну ты гад! — подивился я. — Наладчику стукнул?

— Стукнул! — с вызовом ответил он мне. — А что же, стоять смотреть, как ты себя в гроб вгоняешь?

— Стоять и смотреть! — подтвердил я.

Снова повернулся к Мымре, но той уже не было.

* * *

Чёрт бы их побрал, Обмылка с Вадимом! Никогда уже, наверное, не избавлюсь от ощущения, что они, гады, сорвали мне контакт. Чего я только потом ни делал: восстанавливал в памяти эту историю, как мне морду набили, вспоминал ещё более душещипательные подробности нелёгкой моей биографии — бесполезно. Мымра замкнулась. Если вообще раскрывалась. Вполне возможно, померещились мне и жалость её, и растерянность. Усталый был, невыспавшийся, вздёрнутый — вот и померещились.

Глава 11. Срыв

По-моему, припадки отчаяния у нас, андроидов, приключаются здесь строго по очереди. Сначала Валерия, потом, как ни странно, Алексей. Кто бы мог предположить… Насмешливый, выдержанный, всезнающий — и надо же! — нервный срыв. Ей-богу, со взбрыками Леры было проще: характер лёгкий, переменчивый, разрыдается — рассмеётся, а вот у Лёхи — сухая истерика. Если хотите, истерика мысли. Самая страшная из истерик…

Мне повезло наткнуться на него первым. Напоминаю: по милости стукача Вадима я пребывал на профилактике, проще говоря, сачковал. Поначалу хотел плюнуть втихомолку на распоряжение наладчика и, выждав время, вернуться к Мымре (не по долгу службы, а в частном, так сказать, порядке), но та, кажется, исчезла надолго. Раздосадованный, побрёл по окрестности, утешаясь акварелями родимой мути и подвижной графикой страшилок. Брёл-брёл и набрёл на Лёху.

Ксенофоб сидел на краю своего рабочего пятачка, причём сидел как-то странно. Это не было позой отдыхающего человека (да и кому бы пришло в голову отдыхать на плацу!), скорее казалось, будто Алексей, внезапно обессилев, опустился наземь, а встать уже не смог. Лохматого на пятачке не наблюдалось. Я приблизился, но сидящий даже глаз не поднял. И что-то в нём было не так. Присутствовала в его облике некая жуткая, пока ещё неуловимая подробность.

— Ты чего? — испуганно спросил я.

— Жду, — глухо ответил он.

— Чего ты ждёшь?

— Обмылка…

Вскоре появился Обмылок.

— Чо надо? — осведомился он, как водится.

— Расчёт, — негромко, но отчётливо произнёс Алексей.

Я понял, о чём речь, и мне стало страшно. Обмылок молчал, и это тоже было страшно. Он стоял неподвижно — этакая статуя Командора с пузырём взамен головы.

— Слабо́? — презрительно осведомился он наконец.

— Слабо́, — ответил Лёха, глядя в слепое округлое рыло.

Я думал, последовавшая пауза никогда не кончится.

— Ладно, перетрём, — пробурчал Обмылок, и мы опять остались с Алексеем наедине. Тогда-то я и прозрел окончательно. Лицо и голова Лёхи стали вроде бы слегка шероховаты. Щетина. На маковке, на подбородке — везде. Перестал бриться! Будь он брюнет, я бы заметил это сразу, но Лёха у нас, оказывается, был блондин.

Он посмотрел на меня и усмехнулся через силу.

— Вот так… — то ли виновато, то ли назидательно молвил он. Потом упёрся ладонью в мох и довольно бодро поднялся на ноги. — Ну что, пойдём коллег обрадуем?..

И пошли мы радовать коллег. Сначала отыскали Валерию.