Андроид Каренина

Так они закончили первую штольню. И этот первый отрезок пути показался особенно труден Левину. Когда он внезапно кончился, механическая команда отправилась обратно по своим следам к выходу и, добравшись до него, тотчас же стала спускаться во второй тоннель, чтобы продолжить работу. В особенности радовало Левина то, что он знал теперь, что выдержит. Он ни о чем не думал и ничего не желал, кроме как не отстать от роботов и делать свою работу как можно лучше. Он слышал только лязг металла о камни и непрекращающийся глухой гул, исходящий от Старого Чарли. Он видел перед собою прямую фигуру Тита, который быстро удалялся от него, и с каждым ударом его кирки от скал отваливались огромные куски грозниума.

«Сегодня уже и невозможно помыслить, — думал про себя Левин, — что в прошлые века земля эта оставалась нетронутой, пребывая без рубцов от тоннелей и шахт, покрытая только лишь волнующимися полями пшеницы». В стародавние времена, когда не было не то что роботов, но и сама мысль о возможности существования их еще никому не пришла в голову, все эти пространства были пахотными землями, и там, где сейчас раздавался лязг кирки и шум экстрактора, раньше слышен был только свист косы и топот лаптей. И всю эту работу, весь этот изнурительный труд выполняли не сильные машины, а люди. Проделанная сегодня работа, послужившая Левину своего рода развлечением и лекарством от душевного раздражения, была в те далекие дни ежедневным подвигом для тысяч и миллионов русских людей.

Левину было трудно вообразить это, однако он не мог не считаться с той ценой, которую пришлось заплатить людям за то, чтобы жить в век Великих Преобразований Грозниума.

«Роботы стали трудиться вместо людей, но они же и отобрали у человека возможность получать известную выгоду от работы: человек не может более испытать очищающей силы труда, пройти через искупительную боль длительных физических нагрузок». Таковы были мысли, трудившиеся в тоннелях разума Левина, в то время как сам он пробирался по штольням принадлежавшей ему шахты. Он шел сквозь длинные и короткие тоннели, тоннели с легко поддающимися стенами и со скалистыми, трудными для работы. В чернильной темноте час бежал за часом незаметно, Левин потерял счет времени и не мог ответить, поздно или рано теперь. Он работал все лучше и лучше, испытывая от этого огромное наслаждение. Временами он забывал, что делает, и работать становилось необычайно просто, и стена, которую он рубил киркой, поддавалась ему так же легко, как и трудившимся рядом роботам. Вместе они все дальше и дальше углублялись в недра земли, жар становился все более ощутимым, и Левин вдруг почувствовал себя словно бы попавшим в раскаленную печь. Но даже тогда ему по-прежнему казалось, что добыча грознима — не такая уж и тяжелая работа. Ливший градом пот охлаждал, а бурое свечение Оттирочных Машин словно прибавляло сил. Чаще и чаще наступали минуты беспамятства, когда можно было и вовсе не думать о том, что делаешь. Кирка вгрызалась в породу сама по себе. Это были моменты счастья. Еще большим счастьем показалась минута, когда они добрались до прохладной подземной реки, и старый Тит, обмыв лезвие кирки в мутной воде, налил немного живительной влаги в ковш и предложил Левину попить.

—  Люди страдают от жажды, верно? — сказал он. — Воды?

И правда, Левин никогда не пил с таким удовольствием спиртного, с каким приложился к этой холодной черной воде с переливающимися пурпуром крупинками грозниума и привкусом ржавчины от жестяного ковшика. Допив, он сразу же приступил к работе: медленно и с наслаждением он махал киркой, другой рукой обтирая пот с лица и глубоко вдыхая кислород из баллона. Он смотрел на бесконечную череду механических шахтеров, которые громко топали в своей темной подземной вселенной.

Чем глубже копал Левин, чем дальше работа заводила его в подземное царство, тем чаще он переживал бессознательные моменты, когда чудилось, что не руки орудовали киркой, а кирка махала сама по себе, тело было полно жизни и обладало собственным сознанием, и, словно бы по волшебству, работа делалась сама по себе. Это были минуты блаженства. Он заметил, что блаженное ощущение это отчасти было вызвано вдыхаемым кислородом, и он сделал еще один глоток из баллона.

Выйдя наконец из тоннеля, Левин зажмурился от яркого дневного света, ударившего в глаза. Он посмотрел на дно кратера и с трудом узнал его, так все переменилось там, пока он копал. Наземные-машины устроили что-то вроде конвейера: ведра, полные грозниума, в первый раз взвешивались расторопными маленькими весами I класса, затем манипуляторы II/Упаковщиков/97 сбивали металл в одинаковые кубы, и грозниум переправлялся по стометровым конвейерным лентам от тоннелей к грузовым подъемникам. Все это напоминало фабрику, наземные-машины и Копальщики, приветствуя друг друга веселым писком, с жужжанием носились между заснувшими экстракторами и работающими Упаковщиками, в то время как конвейер подвозил новые порции грозниума для выплавки.