Андрейка

Барри показал рукой Мак Кею, чтоб тот исчез и взялся за телефонную трубку... Нагрянет полиция? Нет, он вызывал, в испуге услышал Андрейка, уж не просто полицию. Специальный отряд «task forse» в пуленепробиваемых жилетах...

Что происходило наверху, можно было только догадываться. Андрейку турнули вниз, к бочкам, и он слышал лишь топот и грохот падающей мебели.

На другое утро Мак Кей явился на работу, как ни в чем не бывало. В франтоватой кожаной куртке на молниях, в широких, как трубы, вельветовых брюках с бездонными карманами. И в пенсне. Андрейка спросил Мак Кея, как он мог так — по непокрытой голове бейсбольной битой... Тот же умер.

Мак Кей расхохотался.

— У этих мотоциклистов двойной череп. Вместо серого вещества еще одна кость. А ты говоришь, убьешь... Что?

И действительно, обошлось. «Убитого» похлестали по щекам: «Вставай, парень, твоя станция. Приехали». Тот очнулся и врезал кулаком полицейскому офицеру, который хлопотал над ним...

Целый день убирали стекло и поломанные стулья.

Такие драки бывали не часто. Но раз в месяц — непременно... Вначале Андрейка пугался. Но как-то, в момент потасовки, шмыгнул под стойку и, сев на пол, спиной к залу, достал из бокового кармана флейту–пикколо, подаренную ему Барри. Заиграл «Турецкий марш». Как выяснилось, очень успокаивает...

Наконец, Андрейка оглядел из-под стойки зал. Постоянные посетители уже сидели на уцелевших стульях. Любопытство не оставляло его. Кто они? Чем занимаются? Вот мулат Джо, который, знакомясь, неизменно говорил о себе с гордостью: «Рожден в Алабаме». Он был толст неимоверно. Любая его рубашка кончалась на груди. Живот голый. Не человек, а Вандомская колонна. Когда колонна подымает руку, на ней нет живого места, все порезано, исколото. «Нет, вот еще осталось», — и он добродушно показывал нарост мяса между указательным и средним пальцем. «Берегу резервы». — Джо улыбался.

На его шею были наброшены десятка полтора золотых цепочек. С золотыми пятиконечными звездами, полумесяцем и магендавидом. На руках — золотые браслеты и цепочки помассивнее. «Это, — объяснил он, — у меня не отберут. Пойду в тюрьму — есть что продавать. И жить...»

Чем был занят Джо? То и дело посетители спрашивали стоявшего за стойкой Андрейку, за каким столом Джо, и Андрейка называл номер столика, который обычно был скрыт глухой перегородкой.

— Кто этот Джо? — спросил Андрейка у Барри.

— Продавец пыли... Белой пыли, — добавил он, так как Андрейка растерянно моргнул.

— Крупный?

— Крупный?! Крупные ездят в «кадиллаках». А это тюремные сидельцы. Как видишь, он точно знает, что через полгода–год, он попадет за решетку. Это его не волнует. Дадут трояк, и все дела.

Каждую субботу в отеле было шоу, на которое Андрейка вначале поглядывал из-за стойки с недоумением, порой со страхом. То голый по пояс мужчина с разбухшими женскими грудями кормящей матери пел под гитару. Голос — пронзительно–высокий, бабий. Песенки–экспромты. Юморески. У певца было природное чувство юмора. Толпа подхватывала шутки, хохотала. Барри сказал, знаменитость. Хозяин платит ему... О!

Затем, был коронный номер, который назывался «Mister police». Танцор в полицейской форме отбивал чечетку, а женщины стаскивали с него сапоги, брюки. Наконец, он оставался в майке и трусах, на которых было написано «police». И тогда одна из женщин поджигала спичкой трусы и майку. Они вспыхивали на теле танцора. В зале гасили свет. Пожар плясал и ходил по сцене колесом. Наконец, мужчина срывал с себя горящие клочья одежды и представал перед зрителем, в чем мать родила.

Тогда зажигался свет и танцор кланялся. Police была повержена...

Толпа вывалила на улицу вслед за своим кумиром с женскими грудями. В зале остались лишь постоянные жильцы отеля. У столика возле окна Элеонор — тощая белокурая канадка, мать восьмерых детей. Кулаки у нее в ссадинах и царапинах. Соседи называли ее «Элеонор–эмансипация». Детей «Эмансипации» одевала, кормила, возила на специальном автобусе в школу мэрия. Старшие следили за младшими. Летом детей Элеонор забирали в кемпы. Бесплатно. А Элеонор–эмансипация пила пиво с утра до ночи...

В стороне от Элеонор сидел маленький человек в кожаной шляпе и с капитанской трубкой. Вор–заика. Воровал он в крупнейших магазинах Торонто, чаще всего в «Итонс–центре». Украсть для него, по-видимому, было делом нетрудным. Проблема возникала позже: он никак не мог объяснить, что именно он принес. Как-то он попросил Андрейку выйти с ним на улицу. Он украл трансформатор, но никак не мог понять, что именно он ук–к–крал. «Вор–заика — это трудные роды», — смеялся Барри, видно, уже привыкший к завсегдатаям бара. Андрейка вернулся после этого разговора — глаза круглые.

Уселся на раскладной стул, чтоб его не видно было. Но вскоре пришлось нести пиво архитектору, который сидел посередине зала, за единственным столом, накрытым не клеенкой, а белой скатертью.

Архитектор походил на большого обиженного пуделя, забившегося в кресло. Он непрерывно пыхтел сигарой и ставил на что-то большую печать.