Андрейка

Андрейка договорился встретиться с Лизетт после уроков; хотели разойтись по своим классам, но внимание привлекла потасовка. Черные девочки с тонкими косичками кричали, дергая друг друга за волосы: "Ты говорила, что я проститутка?!" -- и подругу по лицу кулаком. Еще пять-шесть девочек кидаются в драку. В школьном коридоре начинается свалка. Крик, топот, звон разбитых стекол.

-- Хо-оли шит! -- вырвалось у Лизетт в сердцах. -- Не смотри в эту сторону, Андрэ! Это публика с Карибских островов и Ямайки. Что они не поделили между собой, не знает никто.

-- Ты расистка, Лизетт?

-- Боже упаси, моя лучшая подруга с острова Тринидад. Правда, страшна, как смертный грех... На ланч прибегай в буфет...

Андрейка там ее и разглядел. Ребята, по обыкновению, кидали друг в друга едой и гоготали. Она разговаривала с высоким парнем в футболке с огромными номерами на спине и груди, не обращая на "весельчаков" никакого внимания. Увидев Андрэ, она помахала ему, чтоб он шел к ним, и познакомила его с лучшим нападающим школьной футбольной команды. И затем -- еще с одним футболистом. Затем все вместе уселись за столик пить кофе с бутербродами. Разговаривали о прошлогодних победах.

-- Здесь спорт -- бог! -- сказал Андрейка, когда они спросили его, отличается ли чем-нибудь русский спорт от канадского. -- Важнее бога музыки. А в России говорят: у старика было три сына. Два умных, а третий -футболист...

Лизетт вспыхнула, а футболисты улыбнулись натянуто.

-- Теперь понятно, почему Россия в футбольной таблице плетется внизу... -- сказал один из них.

-- Но хоккеисты у нас другие, -- заметила Лизетт. -- Они взяли первенство мира. Не так ли, Андрэ?

-- Не знаю. Я не спортсмен вообще.

-- А что значит "вообще"? -- удивилась Лизетт.

-- В свободные от школы часы я разогреваю картошку в кафе "Мак Дональдс", сгружаю ящики с машин, мою шваброй полы в складе "Мак Дональдса" -- мне этого спорта впо-олне достаточно.

Футболисты посмеялись покровительственно и ушли в бассейн. Несколько столиков занимали китайцы из Гонконга, одетые как щеголи. В дорогих свитерах с неизменными фирменными крокодильчиками. В высоких кожаных ботинках.

-- Они тоже pretty? -- спросил Андрейка.

Лизетт пожала своими "генеральскими" плечами.

-- Они китайцы! Когда школьник не отрывается от книги, о нем говорят: "Учится, как китаец... " Бен! Иди сюда! -- окликнула кого-то Лизетт. Подошел невысокий взлохмаченный кореец, который на первом уроке математики рисовал при помощи "ЭПЛ макинтош". -- Это наш компьютерный бог. Его зовут Бен-компьютер. -- И подняла палец кверху. Познакомились... Пока, Бен!.. А вон там -- Нэнси, -- Лизетт показала на болезненную худую девушку. Но не позвала ее, рассказала вполголоса, что родители бросили Нэнси, когда ей было шесть месяцев. Девочку отдали бездетным. С новыми предками не ужилась. Удрала лет восьми...

У Нэнси висела на руке огромная пластиковая сумка, в которой размещался, по-видимому, весь ее гардероб и все запасы еды: во всяком случае, оттуда она доставала и бутерброды, и кофточку, в которую переоделась, зайдя в туалет.

"Ее бросили в шесть месяцев!.." -- До Андрейки вдруг дошел весь ужас этой фразы. -- "А я, идиот, считаю себя обделенным... " -- Давай познакомимся с ней, -- воскликнул Андрейка.

-- В другой раз, -- отрезала Лизетт. -- Вечером нас ждут мои предки. Ты еще не одет... Как, у тебя нет пиджака? Холи шит! -- вырвалось у Лизетт. Сиди здесь.

Через пять минут она принесла черный пиджак и брюки.

-- Иди в туалет, переоденься. Это твой размер, не беспокойся. Бен одного роста с тобой...

Двинулись к "предкам". Лизетт зачем-то свернула в парк.

-- Ты куда? -- окликнул Андрейка.

Но оказалось, это вовсе не загородный парк. Это был дом, где жила Лизетт. Трехэтажный особняк в английском стиле с точно зарешеченным стеклом. Сочно-зеленые, с зубчиками по краям, кусты были подстрижены в виде самых разных зверюшек.

-- К нам приходит старик англичанин, -- сказала Лизетт. -- Бывший королевский садовник. Большой оригинал.

Навстречу им кинулся с радостным подвыванием потешный, точно в шестимесячной завивке, тучноватый канадский пес, добрый, как все канадские собаки.

-- Питер, -- представила его Лизетт, когда он облизал ее с ног до головы. Мой единственный друг. Все эти годы...

Питер сунулся и к гостю -- знакомиться, потерся о штаны Андрейки, наконец встал на задние лапы и ткнулся своим мокрым языком гостю в лицо. "Признал! Навсегда!" -- сказала Лизетт удовлетворенно.

В светлой гостиной, увешанной семейными портретами, стоял накрытый стол. Китайский фарфор? Чашечки маленькие, страшно в руки брать. Гостя ждали...

Мама Лизетт казалась девочкой. Тонкая, как Лизетт, крашеные волосы, глаза огромные, немигающие. Сова!

Папа вышел позднее, тучный, с одышкой, лет пятидесяти, поздоровался и тут же стал кому-то звонить по телефону.

Разговор начался ни о чем. Мать осторожненько выпытывала, кто отец, кто мать; Андрейка перевел разговор на бабушку, которая его воспитала, и мать Лизетт воскликнула удовлетворенно: