Андрей Туполев

Когда специалисты проверили готовность самолета, Громов подошел к Туполеву и попросил разрешения на старт. «В добрый путь, Миша!..» – заботливо и вдохновленно произнес Андрей Николаевич. В такие ответственные моменты в голосе авиаконструктора всегда чувствовалась отеческая доброта, искреннее тепло. Вскоре самолет взлетел в небо и перестал быть виден за пышными белыми облаками.

В ночи европейского перелета Туполеву да и главным инженерам было не до сна. Он склонялся над картой, где был отмечен маршрут АНТ-3: Москва – Кенигсберг – Берлин – Париж – Вена – Прага – Варшава – Москва. За три дня нужно было пролететь больше, чем пролетел Аррошар.

До Парижа все было хорошо. Да и неполадок встречавшие самолет в столице не заметили: играла музыка, французы радовались иностранной птице, которая как-то по-особенному, изящно приземлилась. Но на самом деле причиной странного приземления были неполадки: вышел из строя радиатор. Ситуацию спас опытный и проверенный Родзевич с помощью местного механика, дефект быстро устранили.

Позднее, помня об этой заслуге Родзевича, без которой не был бы побит французский рекорд, Громов писал: «Вспоминаю, что перед этим перелетом мне пришлось выдержать тяжелый спор с Андреем Николаевичем из-за того, с кем мне лететь. Я настаивал на том, чтобы со мной был испытанный механик Е. В. Родзевич, с которым я летал в Пекин и Токио. А А. Н. Туполев настаивал на кандидатуре Ивана Ивановича Погосского, инженера-аэродинамика. Меня это предложение никак не устраивало. В таком полете мне нужны были золотые рабочие руки, а не помощь в разрешении аэродинамических проблем. Я держался категорически: «Или я лечу с Родзевичем, или как будет угодно начальству, но без меня…» Андрей Николаевич разгневался и сказал, что это – шантаж с моей стороны. Вышестоящее начальство оставило решение о назначении Е. В. Родзевича в силе.

Это был первый и последний в жизни конфликт между мной и Туполевым. Перелет, видимо, убедил его, что я был прав. Далее у нас установились отношения полного доверия и взаимопонимания».

Шли сильные дожди, русским запрещали лететь дальше. Настойчивы были поклонники Аррошара. Никто не хотел, чтобы французский рекорд был побит. Но Громов был неумолим: погода его не испугала, и он вылетел. Этот поступок Андрей Николаевич оценил по достоинству. Он убедился, что летчика выбрал правильного – умного, сдержанного, непоколебимого, настоящего мастера своего дела.

Победу одержали советские авиаторы. Они пролетели 7150 километров за 34 часа 15 минут летного времени (всего на перелет ушло 62 часа 40 минут). Благодаря Туполеву заговорили за рубежом о нашей науке. Громова во Франции объявили «лучшим летчиком 1926 года». В газете «Фигаро» написали, что «мужеством, красотой и спортивными качествами своих пилотов» Советский Союз поразил Европу.

Громов, совершивший профессиональный подвиг, писал: «Перелет вокруг Европы имел для меня во всех отношениях большое значение: в меня поверил Андрей Николаевич Туполев, и с той поры я стал его шеф-пилотом, несменяемым летчиком-испытателем».

Самолет АНТ-3 на долгие годы подружил двух талантливых и самоотверженных людей, нашедших в своей профессии призвание. До конца жизни Громов добрым словом отзывался об Андрее Николаевиче: «Я нашел в нем не только гениального конструктора, но и человека, полного благородства, нравственной чистоты, истинно русской прямоты», – писал он с благодарностью.

Хоть с перцем, зато с добрым сердцем

О Туполеве, как о любой другой известной личности в наше время, говорили. Люди, не зная, как объяснить успехи советского авиаконструктора, выдумали, будто у него в банках хранятся миллионы, будто он на дружеской ноге со Сталиным и обладает врожденным даром ясновидения.

Но на самом деле Туполев просто лучше других знал и чувствовал машину, поэтому часто был прозорлив. У него была замечательная интуиция, богатая теоретическая база, чем он обязан профессору Жуковскому, и поразительная внимательность. Феноменальная память авиаконструктора упрощала работу. «То, что нужно, – помню, и притом зрительно», – разъяснял он. Туполев редко что-то записывал и по этому поводу говорил: «Я не пишу! Я делаю!»

Надо сказать, Андрей Николаевич не особо любил громоздкие научные работы, поскольку таким образом ученый тратил больше времени на писательство, нежели на практическую научную деятельность. Он возражал против длинных математических формул и в этом плане очень восхищался Жуковским: «Жуковский был великий математик, президент Математического общества, а посмотрите его труды – как аккуратно и нечасто прибегает Николай Егорович к математическим формулам, отчего они тем более наглядны и доступны для понимания многих», – говорил он.

Воспоминания Героя Советского Союза М. Л. Галлая как нельзя лучше повествуют о поразительных способностях Андрея Николаевича: