Андрей Сахаров. Наука и свобода

Британская энциклопедия, без ведома центральных комитетов каких-либо партий, объяснение слова «социализм» начинает с того, что «нет точного канона, приемлемого для разных приверженцев современных социалистических движений». Чтобы поместить за одним круглым столом приверженцев разных видов социализма, радиус круга должен быть большим, — российские социалисты-революционеры, шведские социал-демократы, германские национал-социалисты, христианские, арабские, рыночные и всякие прочие социалисты. Единственным общим знаменателем, с которым все они могли бы согласиться, был бы, видимо, принцип, что государство должно заботиться о тех, кто заботиться о себе не в состоянии — по возрасту или по болезни. Но с таким принципом в наше время согласится и самый отъявленный несоциалист. Такого социализма — хотя и с другими названиями — на капиталистическом Западе больше, чем его было в «первой стране социализма».

О проникновении социализма в капитализм Сахаров писал уже в 1968 году — «о реальном использовании капиталистами социальных принципов социализма, о реальных улучшениях в положении трудящихся».[457] И это подкрепляло его идею конвергенции. Не стремился же он вырастить гибрид сталинского социализма с диккенсовским капитализмом?! Он говорил о сближении людей, живших в двух реально существующих государственных системах, какими бы словами их ни называть.

И причина, по которой он расширил свои размышления на область международной политики, была для него зловеще реальна — угроза мирового самоубийства. Реальность этой угрозы он оценил, привлекая и научную логику, и статистику, и историю.

Для его научного анализа военно-стратегической ситуации, как и для анализа американского эксперта Ганса Бете, принципиально важно было не понятие социализма, а представление о двух стратегических противниках, закрытых друг для друга, потому взаимно не доверяющих и вынужденных ожидать наихудшее недруг от недруга. Советский и американский эксперты добавили к этому свое профессиональное понимание технических возможностей ракетно-ядерного нападения и противоракетной защиты. А как называть двух противников — «звездно-полосатый» и «красный» или «социализм» и «капитализм» — несущественно. Что в устройстве общества существенно для стратегического анализа — так это его способность к открытости, к сближению, и потому — к доверию.

Ключ к открытому обществу физик-теоретик Сахаров увидел в правах человека. Кощееву иглу закрытого, тоталитарного общества он увидел в привычном пренебрежении к правам отдельного конкретного человека, — привычном и для государства, и для его граждан.

Поэтому теоретик Сахаров отдался «правозащитной текучке» — помощи и спасению конкретных людей. И поэтому столь мало его занимали и теоретические очищения научного социализма, и исторические расследования научного антисоциализма.

Чтобы помочь родной стране, а тем самым и всему миру, нужны были конкретные практические дела, нужно было практическое внедрение прав человека в жизнь общества, начиная с права на интеллектуальную свободу. Таким практическим делом и была великая книга «Архипелаг ГУЛАГ», перед которой Сахаров преклонялся.

Трудность поставленной практической задачи Сахаров не преуменьшал и даже считал, что она больше чем в рост ему. В 1973 году на вопрос журналиста, что же можно сделать, он ответил:

Сделать, по-моему, почти ничего нельзя. Нельзя, так как [советская] система внутренне очень стабильна. Чем система несвободнее, тем лучше она внутренне законсервирована.[458]

Солженицын вспоминает слова Сахарова того же времени: «Вся наша деятельность имеет смысл только как выражение нравственной потребности» и замечает: «Возразить содержательно я ему не мог, просто я всю жизнь, вопреки разуму, не испытывал этой безнадежности, а, напротив, какую-то глупую веру в победу».[459]

Дело не только в разуме и глупой вере. Сахаров гораздо ближе — по долгу службы — был знаком с устройством высшей власти сталинского государства.

Из его воспоминаний известно, как в марте 1953 года его «занесло» в ряды народных сталинистов, когда он написал жене о человечности только что усопшего вождя.

Совсем иное из марта 1953 года запомнил его молодой сотрудник.