Андрей Рублёв, инок

– Будто Андрейкой, – с сомнением ответил тот. – А может, и не Андрейкой. Купцы бают, будто он не сразу на свое имя выкликнулся. А преж них по торгу ходили московские люди, тоже кричали Рублёва. У наших с теми свара вышла, князь. Подрались, говорят, за полоняников. Кой-кому и бороды проредили.

– За бороды и за службу отплачу купцам. – Юрий взволнованно шагал по палате, забыв о философе. Тот прикрыл книгу и, присел на лавку, скучая. Однако ни единого слова мимо не пропускал. – Пошли, Афанасий, человека с наказом. Иконника в монастыре отмыть, одеть, накормить досыта. Завтра буду там. Пускай ждет.

Боярин скрылся. Юрий, беспокойно разминая костяшки пальцев, опустился в кресло.

– Ну вот и познакомишься с первейшим иконником Руси, Никифор. Ты ведь хотел?

– Взгляну, пожалуй, князь, каков ваш прославленный монах. – Грек вовсе не обрадовался. – Но опасаюсь, что не обрящу в нем разумного собеседника. Монашеская ряса принижает ум, сковывает чувство, порабощает волю. Вкупе все сие делает монаха бездарным и неспособным к истинному познанию мира.

– Отцы мои духовные, старцы Сергий и Савва были прозорливы, – нахмурился Юрий, – знали то, что неведомо и недоступно прочим.

– Познать можно лишь то, что доступно разуму и чувствам! – воскликнул философ. – А иначе сие знание – иллюзия, как говорят латиняне. Обман, коему верят простодушные.

– Не дерзай очернять духоносных старцев! – рыкнул Юрий, разгорячась. – Ты расхваливал мне росписи во Владимире! Так в ком обман?

– Вероятно, мне что-то показалось там, князь, – ответил Никифор, смиренно понизив голос. А затем постарался отвлечь Юрия: – Как посмотрит твой брат Василий на то, что ты перевел в свою землю владимирских людей? Не есть ли это по вашим законам… нечто подобное краже? – осторожно выразился он.

– Не есть. – От удивления Юрий заговорил кратко. – Людей везде не хватает. Кто сумел, тот и взял. Испокон веку на Руси так.

– Однако казна у русских князей большая, – туманно высказался грек.

Князь понял по-своему.

– Отпишу тебе две малых деревни, а серебра больше, чем плачу, не дам.

Никифор приложил руки к груди и показал в поклоне редеющий затылок.

– О благодарю, князь. Щедрость есть добродетель благородного мужа. Но я говорю также и о другом. Десять лет назад русские князья отправили огромную сумму в дар Константинополю, страждущему от турок, кои теснят империю со всех сторон. Митрополит Фотий непременно озаботится отправкой новой суммы. Но эти пожертвования, поверь, князь, пропадают втуне и не идут империи на пользу. Они тотчас расходятся по рукам приближенных императора, вельможных чинов и князей Церкви.

– А царь Мануил что спит? – изумился Юрий. – У нас за такое можно и голову на плахе сложить.

– Император знает, но он бессилен. Империя заражена казнокрадством и мздоимством. Фотий на русскую митрополию также поставлен за мзду.

Князь помрачнел.

– Потому и отец мой противился греческим ставленникам. Однако Киприан для русской Церкви много пользы соделал. А Василий после Едигеева разора снова платит ордынский выход, серебра у него теперь не так густо, как было. Фотий не склонит его на новый дар для Царьграда.

– Склонит. – По лицу философа скользнула тонкая усмешка. – Он сделает так, что великий князь с большой охотой отправит в Константинополь немалые дары. Ты еще не знаешь, князь. Василий также не знает, пока Фотий в размолвке с ним и сидит на владимирских озерах. Мне же подлинно известно, о каком деле он сговаривался с патриархом. Фотий должен сосватать дочь московского князя за сына императора, царевича Иоанна!

Юрий почувствовал, как повело вдруг голову. И едва не перехватило дыхание. Он схватился за резные подлокотники.

– Васька породнится с царем!!

– И тем уничижит тебя, князь, – подбавил жару грек. – Ты умалишься пред ним и потеряешь надежду сесть на московском столе. За Василием будет стоять империя. А за тобой кто?

– Царьград далеко, – убито пробормотал Юрий, раздирая узорный ворот рубахи. – И царь бессилен – ты сам сказал. Не поможет это Ваське. Но величаться предо мной станет. Непременно станет. Нос задерет. Чести большей себе потребует…

Никифор с едва различимой улыбкой смотрел на посеревшее лицо князя. Воспитанник монахов не являл в себе ни капли смирения. Честолюбив! Бешено честолюбив. Вдобавок удачлив как стратиг-полководец – об этом грек был наслышан.

Философ поздравил себя с малой победой и раскрыл книгу.

– Читать, князь?

Юрий смежил веки, страдая от вихря дум в голове, взметнувшегося из-за немыслимой затеи греков.

– Читай.

– Итак, поклявшись перед Эротом, они вновь кинулись в объятия друг друга, и язык не в силах описать…

И без того распаленное недоброй вестью воображение князя нарисовало бесстыдную картину. Недаром же в древнем летописце сказано, что греки лукавый народ, успел он подумать, когда Каллимах и Хрисорроя во взаимных объятиях восходили перед его внутренним взором на вершину блаженства…