Андрей Рублев

Только у московского князя Дмитрия Ивановича да у рязанского князя Олега нет мирного согласия. Прошлогодним летом Олег Коломну обидел разорением, замирившись с Москвой, мир закрепить уклонялся. Русь знает про всякое вероломство рязанского князя. От его двурушничества Рязанское княжество много разорения перетерпело, а князю все нипочем. Теша свою гордыню, медлит по совести с Москвой замириться.

Стоит погожая осень.

Народ, глядя на тяжелые кумачовые кисти ягод на рябинах, утешает себя помыслами, что нет надобности Московской земле да и всей Великой Руси ждать пролития крови и слез…

2

Полудень Никиты-репореза[12] был тихим и солнечным.

Москва грелась в сентябрьской ясности, оплетенная сетями световых и теневых полос. В воздухе плавали нитки серебристой паутины. Сады в зелени, припорошенной пылью, но на березах и липах листва начинала желтеть.

Из Кремля через Боровицкие ворота, под охраной княжей сторожи в двенадцать всадников сытые гнедые кони выкатили крытую повозку.

Отец Сергий, игумен Троицкого монастыря, возвращался в обитель с княжичем Василием после свидания с великим князем.

Миновав людскую шумность и суматошность городских улиц и переулков, повозка затарахтела колесами по укатанному большаку, выращивая за собой кустики густой пыли.

После моста через Яузу ветка дороги с большака свернула к лобастому холму с березовой рощей, попетляла по его подолу среди кустарника, а затем потянулась с нырками среди жнивья к Николо-Угрешскому монастырю, князем Дмитрием Донским поставленному в память одоления татар на Куликовом поле.

В повозке сумрачно. Световой луч проникает в круглое слюдяное оконце в дверце. При поворотах повозки он то исчезает, то начинает метаться по ковровым стенкам. Повозка наклоняется из стороны в сторону на частых ухабах.

Путники молчаливы. Молчание живет по желанию отца Сергия. Княжич Василий, садясь в повозку, увидев бледность на лице игумена, понял, что она верная предвестница их молчаливого пути. Не понравился княжичу игумен из-за усталости во взгляде. Княжич привык по глазам старца угадывать его душевный настрой. Княжеская семья знала, что Сергий, утихомиривая тревожность разума за судьбу Руси, изнурял себя трудом и постами. Знала, что старец стал гневлив со всеми, в ком чувствует людское злотворение, а оно плодилось во всех уделах с осиными гнездами боярства.

Молчание Сергия – княжичу тягостная докука. Ему надобно о многом порасспросить его. Самому высказать, о чем мыслит, почитав страницы летописей, уцелевших от огня после сожжения Кремля Тохтамышем. Княжич вдумчиво читал летописи. Только в них живет правдивая сила стойкого и грозного слова, предупреждающего потомков, что пережитые Русью неисчислимые беды будут продолжаться и впредь при ее стремлении к единству и упрочению мирной жизни.

Княжич уверен, что от Сергия может услышать о том, чего не уяснил в мудростях летописей, а сейчас приходится молчать, прислушиваясь к тарахтению колес и к цокоту конских копыт.

Княжич упросил матушку отпустить его в монастырь. Упросил с умыслом – хотел дознаться, о чем отец беседовал с игуменом. Отец не позвал сына на думу с боярами пред приездом Сергия, но княжич узнал, что речь там шла об упрямстве князя Олега Рязанского. А не позвал его отец из-за того, что совсем недавно Василий, повысив голос, оборвал речь знатного боярина, когда тот пытался обелить вероломное нападение Олега на Коломну. За дерзостный окрик на боярина княжич выслушал от отца крикливый выговор с угрозой не допускать его больше на думы с боярами и воеводами.

Княжич помнил, как в сенях перед дверью в думную палату Сергий благословил его без улыбки. Поцеловав руку Сергия, княжич вздрогнул, ощутив ее холод, а игумен быстро вошел в палату. Василий услышал его сухой голос «беседовать, княже, дозволь с глазу на глаз», после чего, толкаясь в дверях, из палаты начали вываливаться в сени дородные боярские телеса. Лица у бояр были недовольные – игумен из Троицы не пожелал выслушать на думе боярские разумения.

Разговор князя с игуменом был долгим. Выйдя из палаты, они прошли на половину княгини. От застолья у нее Сергий отказался, сославшись на то, что на обратном пути ему еще необходимо побывать в Николином монастыре, да и в Мытищах неотложные дела. Князь начал было его уговаривать, но Сергий был непреклонен. А когда княгиня попросила его взять Василия с собой в обитель, на просьбу охотно откликнулся.

Приехав в Николо-Угрешский монастырь, Сергий, выйдя из повозки, в обитель не зашел, не благословя растерянного игумена, отошел с ним в сторону, после этой краткой беседы лицо у того стало мокрым.

Мытищи проехали под звонкий собачий лай без остановки. Отец Сергий продолжал молчать. Василий знал, что у него может внезапно измениться настроение, и надеялся, что его упорное молчание все же закончится.