Андрей Рублев

Не ответив на поклоны, баскак удивленно уставился на боярыню, раздувая дыханием ноздри. Буркнул приветствие:

– Ассалям галяйкюм.

Боярыня с князем в один голос ответили:

– Вагаляйкюм ассалям.

Устав от огляда баскака, Ирина Лукияновна спросила:

– Кажись, поглянулась тебе?

– Ты баской баба! Ах, какой баской. Приеду к тебе.

– Приезжай, ежели охота на ярлык хана поглядеть.

Удивленный татарин переспросил:

– У тебя ханская милость?

Но боярыня на вопрос не ответила, встав, перекрестилась на иконы и, поклонившись только князю, сказала:

– Будь здрав, княже, на многие лета!

Проходя мимо баскака, задела его локтем и вышла из палаты. Мурза Алиман, задумавшись, сел к столу. Подняв глаза, смотря на бояр, все еще не веря услышанному от боярыни, спросил раздраженно:

– Почему молчали про ханскую милость злой бабе? Ты, князь, тоже молчал.

– Разумел, премудрый мурза, что тебе о сем ведомо.

Баскак встал, походил по горнице, что-то крикнул татарам в открытое окно и почти выбежал из палаты. Опешившие бояре с князем смотрели ему вслед.

– Осерчал! Не приведи господь тепереча ему на пути попасться. Окровянит! Да и на нас не ласково глядел. Из-за Арины и на нас Алиманова немилость. Боязно вспоминать, как подмяла мурзу помином о ханской милости. Тепереча к ней за конями не сунется, – сокрушался Мертий. – А нам как носы утерла? Срам! Вот ведь, выходит, на Руси и такие бабы родятся, что самому черту хвост узлом завяжут, – сказал Мартий, закрестившись на иконы. – Прости, Пресвятая Владычица, за худое слово о вдовице Арине…

Глава шестая

1

На березах и липах желтилась листва. Природа украшалась оттенками осенних красок увядания, и была в них та особенная прелесть, от погляда на которую у людей от умиления замирало сердце.

Осень заставила людей задуматься обо всем, что было пережито в летнюю пору цветения, чтобы из него сохранить в памяти все радостное, дабы в долгие дни и ночи зимнего избяного сидения не одолевала глухая скука…

2

Ночь.

В удельное княжество она подкралась кошачьей поступью. Кошки частенько так подкрадываются к пташкам, не всегда уверенные, что, поймав их, полакомятся теплым мясом…

Остров с вотчиной Ирины Лукияновны укрыла темнота. Еще совсем недавно вечер густил темноту мглистостью сумерек, они ползли по водной глади сиреневым туманом. У берегов туман запутывался в осоке, камышах, прибрежных кустарниках, продираясь сквозь них, дымом стелился по острову, становясь ночной темнотой. Предчувствуя ненастье, встревоженно лаяли собаки и визгливо ржали кобылицы. Пошаливал ветер, и именно в его порывах собаки вынюхивали сырость грядущего ненастья…

В хоромах боярыни, в трапезной, на дубовом столе, заставленном посудой, блюдами со снедью, горели в свечнике четыре свечи. От их огоньков на серебряных ендовах с медами, на золоченых с чернью сулеях с водками, на чарах ползали жучки бликов, они то вспыхивали, то потухали, будто светлячки.

В сулеях – водки по крепости на любой вкус, начиная от боярской двойной, убойной для рассудка, до сладкой – на патоке.

На одном окне приоткрыта створа. Она, поскрипывая, шевелится от ветра, когда его дуновения залетают в покой, огни на свечах начинают метаться и чадить черными прядями копоти.

Во главе стола в кресле, укрытом волчьей шкурой, – Ирина Лукияновна с накинутой на плечи парчовой душегреей, опушенной собольим мехом. Чуть поодаль, по правую руку от хозяйки, – нежданный, но желанный гость. Повстречала его боярыня в хоромах, вернувшись со встречи с удельным князем.

Гость широкоплеч, одет по-простецки, но все на нем из иноземной материи. Приехал на Вычегды, а родом из богатой семьи купцов Строгановых и крещен именем Хрисанф. Темен волосом, в бороде волос курчавится, а на свету заметен блеск россыпи седины.

Лицо исчерчено морщинами. На лбу – два шрама, над правым глазом только половина брови. Левое ухо пробито стрелой, но не татарской, а вогульской, спущенной с тетивы на берегу реки Вишеры. На левой руке нет большого пальца – отрублен, когда Хрисанф сидел в плену у пермяков.

Застольная беседа хозяйки и гостя была настолько интересна, что оба позабыли и про снедь, и про чары.

Для Ирины Лукияновны Хрисанф дорогой гость. С ним дружна ее память с девичьей юности. Однако прошедшие годы Строганова не пощадили, нет в его глазах памятной ей застенчивой удивленности, лишь настороженное холодное созерцание. Такой взгляд бывает у людей от свидания с постоянной опасностью.

Приезд Строганова на остров и для него самого был внезапным – не смог совладать с желанием повидать Аринушку во вдовьем обличии. Из Москвы появился после очередного торгового странствия по землям Перми Великой.

Хрисанф без ума любил ее, надеялся увести женой в родительские хоромы, что стоят на берегу суровой северной реки, да между ним и боярышней встала родительская воля. А боярин Кукша и вовсе лишил Хрисанфа надежды на счастье, своровав любимую. Помогли избавиться от любовной беды странствия по неведомым краям язычников с дотошными новгородскими торговыми землепроходцами.