Андрей Рублев

– Пришли поглядеть на невидаль – Феофановы росписи. Поучиться, потому как тоже иконы пишем, – бойко молвил Данилка.

– Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо насытятся! – одобрительно заметил церковный служка, хотел отойти – в храм уже густой толпой входили прихожане, вот–вот должна была начаться заутреня. Но Андрейка, молчавший все это время, попросил:

– Рассказал бы нам, отче, о гречине – что за человек? Должно, не раз видел его. Как творит он росписи?

– Сей час уж недосуг. Дьяк я сей церкви, надо службу править. На вечерню приходите, после нее и поведаю, что за человек Феофан Гречин.

– … Из головы пишет. Никуда не глядит, нет у него ни рисования, ни книги, ни примера какого–то, – рассказывал в тот же вечер дьяк о Феофане. – И весь он, а ноги его особливо, не знают покоя. Сам приплясывает, дергается, а рука тверда и верна. И кто б ни приходил сюда в церкву, когда он творил фрески, никого не прогонял, беседы вел с ними долгие, а сам писал да писал. Никто ему не был помехой, не то что нашим мастерам.

Проникшись расположением к молодым иконописцам, дьяк не посчитал за труд утром следующего дня провести их в личную молельню боярина Василия Даниловича, за чьи деньги гречин расписывал церковь. Здесь тоже царил Феофанов дух – грозное и неумолимое предзнаменовение Страшного суда. Изображение Святой Троицы под сенью дуба, широко раскинутые крылья среднего ангела, олицетворявшего Иисуса Христа, придавали фреске непоколебимую силу, подобно образу в куполе храма. А множество столпников и отшельников, что вели мучительную борьбу тела и духа, представлены были гречином в состоянии безысходного отчаяния.

И вновь увиденные Феофановы росписи произвели на Андрейку и Данилку гнетущее впечатление.

Когда они, попрощавшись с дьяком, покинули церковь, Андрейка, вздохнув, сказал:

– Мы с тобой тоже грешники, Данилка. Ушли из Божьей обители, с женками–искусительницами водились. И тут, в Новгороде, грешим, за иноков себя выдаем. Гореть нам в геенне огненной!

Данилка, озадаченно дернув себя за бородку, промолчал.

Глава 13

После заутрени в церкви Федора Стратилата, что расположена была в Плотницком конце Новгорода, Андрейка и Данилка, спросив разрешения у дьячка, остались смотреть фрески и иконы. Здесь, как и в храме Спаса на Ильине, Страсти Господни были расписаны в алтаре. Те же «Тайная вечеря», «Моление в Гефсиманском саду», «Шествие на Голгофу», «Распятие» и остальное. Очень уж удивил парней желтый нимб–венец у Иуды на фреске «Предательство», тогда как другие апостолы вообще не имели венцов.

Оба хорошо знали, что нимб у Иуды всегда рисовался черный, а тут, как у Иисуса Христа, вдруг золотистый?! Они недоуменно переглянулись, но кого спросишь? И парни, потоптавшись у фрески, перешли к другим. Впрочем, «Служба святых отцов» тоже отличалась от того, что Андрейка и Данилка обычно видели в церквах. Ангелы не только стояли у престола, но замыкали шествие святителей, находившихся перед ними. Выходило, что службу ведут ангелы, а не святые отцы! Долго разглядывали они и фреску трех святых князей. Посредине был изображен Владимир, креститель Руси, в темно–коричневом корзно, расшитом лалами, с крестом в правой руке и мечом – в левой. Святые Борис и Глеб стояли по обе стороны его. Дальше парни узрели сцену из жизни Федора Стратилата – «Федор поражает змия». Потом шли фрески такие же, как и везде. Все расписано в коричневом и белом цвете с золотисто–коричневыми, серебристо–белыми, оливково–серыми переходами.

Когда закончили осмотр, Андрейка сказал другу:

– Увидел я, Данилка, что росписи в храме три разных мастера творили. Который «Страсти Господни» писал, привержен доличье многими мудреными изображениями вырисовывать – людьми, деревьями, домами. А тот, кто купол и подкуполье подписывал, совсем по–другому это делает. Гляди, какие у него пророки и ангелы! Все кряжистые, с большими головами, а лица у них спокойные. Третий же воев по ленточному полю малевал и сотворил их легкими, быстрыми.

– Верно! Все–то ты усмотрел! – согласился Данилка.

Они уже собирались покинуть церковь, но тут отворились двери притвора, и парни увидели архимандрита, который служил заутреню, и рослого монаха в черной рясе и камилавке.

– Андрейка, – растерянно прошептал Данилка. – Да ведь это старец Епифаний из Троицы.

– Он самый!. – взволнованно подтвердил тот.

Вот с кем им не хотелось бы встретиться… Оба, не сговариваясь, отвернулись, делая вид, что рассматривают фреску.

Но Епифаний уже заметил их. Попрощавшись с архимандритом, который снова скрылся в притворе, подошел к бывшим инокам.

– Вот вы где обретаетесь, беглые! – улыбаясь, сказал он.

Андрейка вспыхнул, Данилка озадаченно дернул себя за бородку, оба потупились.

– Надо же тут встретиться! – никак не мог успокоиться Епифаний. – Вы, аки зайцы бегущие, аки лисы хитрющие, аки лани боющиеся… – в своем обычном тоне шутливо продолжал он, но, видя смятение парней, спросил серьезно:

– Поведайте, куда запропастились, что делаете, с чего живете? Да только не в Божьем храме о суетном. Выйдем на двор, там поговорим.