Андрей Платонов

В 1991 году в журнале «Новый мир» были опубликованы наброски экспозиции «Путешествия…», уходящие в петербургский предреволюционный контекст, а кроме того, Н. В. Корниенко представила отрывок из платоновского путешествия, который можно рассматривать в качестве предисловия:

«Писатель, если он едет в путешествие для открытия новых людей и характеров, а не для отдыха и удовольствия, путешествует совсем особым способом, чем любой другой путешественник. Цель его путешествия не в достижении конечного пункта, а всюду, по дороге — и в начале ее, и посредине, и в конце, и даже вовсе в стороне от нее: везде, где возможно открытие и наблюдение неизвестного человеческого образа, где возможно явление новой человеческой души, — в этом и заключается истинный смысл писательского путешествия.

Правда, такое путешествие, если страстно предаться ему, имеет одну опасность — оно может никогда не кончиться; маршрут путешествия, благодаря интересу и разнообразным людям, всюду проживающим, разветвится и запутается в лабиринт, из которого путешественник не выйдет вовсе и не успеет запечатлеть в книге открытые им типы людей… <…> для их открытия и точной оценки нужен большой труд, необходимо большее умение вживаться своим чувством, действием и мыслью во встреченную, незнакомую действительность, а не просто наблюдать ее посредством любопытствующих глаз, и ехать мимо… <…>

Такое путешествие совершил в 1937 году писатель…»

Это немного напоминало зачин хроники «Впрок», но звучало примиряюще по отношению к радикальным призывам броситься в гущу республики в качестве техника-специалиста и неприятию чисто писательской судьбы. Теперь Платонов соглашался с нею, и можно почти наверняка утверждать, это тоже произошло благодаря Пушкину, осмыслению его пути и его жизни.

В 1936–1937 годах прошел срединный рубеж писательской жизни Платонова, и отчетливо видно, насколько меньше и, по-видимому, медленнее он стал писать, хоть и не было у него теперь другого постоянного занятия — напротив, литературные заработки стали единственным средством существования. «У меня все получаются заторы, — говорил Платонов в воспоминаниях Федора Каманина. — А пить-то и есть моей семье надо? Я ведь тоже хлебом от литературы стал кормиться».

Одной из причин этих заторов стали личные обстоятельства его жизни, а сразу после войны — болезнь, но количество написанного Платоновым в последние полтора десятка лет жизни уступает тому, что было написано с 1920 по 1936 год. Этот период творчества Андрея Платонова привлекает гораздо меньше внимания исследователей, особенно западных или эмигрантских. Достаточно сказать, что Михаил Геллер отвел ему всего десятую часть книги «Андрей Платонов в поисках счастья». Но ладно Геллер, записной антисоветчик и космополит. Примерно такое же соотношение можно увидеть и в книгах отечественных исследователей-почвенников — Владимира Васильева и Виктора Чалмаева, а некто Марлен Инсаров и вовсе написал в журнале «Самиздат»: «Пойдя на капитуляцию перед сталинизмом, он сохранил жизнь, но загубил свой великий гений». Однако независимо отличных пристрастий и предпочтений то, что происходило с писателем при всем трагизме его судьбы, было естественным течением человеческой жизни, входившей в свои берега.

В июне 1937-го в «Литературном критике» вышла статья «Пушкин и Горький», в которой автор в наиболее концентрированном виде выразил свое ощущение пушкинского явления в истории России.

«В Пушкине народ получил свое собственное воодушевление и узнал истинную цену жизни, заключенную не только в идеальных вещах, но и в обыкновенных, не только в будущем, но и в настоящем… Народ тоже себя напрасно тратить не любит, и, кроме того, его тоска бывает велика, ему ждать некогда, и он рождает и питает свой дар в отдельном, одном человеке, передоверяя ему на время свое живое существо… Пушкин явился ведь не от изобилия, не от избытка сил народа, а от его нужды, из крайней необходимости, почти как самозащита или как жертва. В этом заключается причина особой многозначительности, универсальности Пушкина и крайне напряженный и в то же время торжественный, свободный характер его творчества… Пушкин бы нас, рядовой народ, не оставил… „новый Пушкин“ неизбежен; он есть необходимая, а не только желательная сила коммунизма. Коммунизм, скажем прямо, без „Пушкина“, некогда убитого, и его, быть может, еще не рожденного преемника — не может полностью состояться. Великая поэзия есть обязательная часть коммунизма».

Это понимание коммунизма сильно отличалось от партийно-догматического, но мало того, что Платонов объявлял построение коммунизма без «нового Пушкина» невозможным и недействительным. Вторым героем этой статьи он сделал писателя, которого знал лично и который много значил в его судьбе. Платонов называет его единственным продолжателем пушкинской традиции: «народный, простой и чистый человек по натуре и происхождению», он спас великую литературу от разъедания и разложения ее трупным ядом империализма, однако сам же этим ядом и отравился.