Андрей Платонов

В воспоминаниях Валентины Александровны много неточного (арестовано было только двое, и отношения к анекдотам аресты не имели), а также одна явная хронологическая нестыковка: Платон был схвачен на улице в конце апреля 1938 года, и праздник Восьмого марта был ни при чем. Но в ее мемуарах нет той клеветы и фальсификации, которая, как показала дальнейшая история, Платона после смерти ждала и которая продолжается по сей день, хотя уже двадцать лет назад благодаря работам Виталия Шенталинского картина стала более или менее ясной.

В 1990 году Шенталинский опубликовал материалы из следственного дела Платона Андреевича Платонова, из которых видно, что следствие продолжалось несколько месяцев. Как пишет исследователь, «на допросе 9 июня — его вели капитан Найдман и старший лейтенант Геллерман — Платон рассказал о родителях: „Отец мой — писатель-сценарист и рецензент, мать — литературный работник, работает в газетах и журналах… Родители относились ко мне, по-видимому, как к единственному сыну, с большим вниманием и наличные нужды выделяли мне ежемесячно от 100 до 150 руб. В остальном я находился на полном их иждивении…“».

Это показание тем важнее, что оно опровергает версию Льва Разгона, опубликованную в 1994 году в «Литературной газете» в статье «Отрок Платон», — сюжет, на котором есть смысл остановиться подробнее хотя бы потому, что едва ли существует более резкое свидетельство того, как можно, прикрываясь самыми благими намерениями и сентиментальной демагогией, травить людей много лет спустя после их смерти.

Лев Разгон, сотрудник НКВД с 1933 года, зять Глеба Бокия, проведший в лагерях более шестнадцати лет и ставший впоследствии одним из основателей общества «Мемориал», был арестован в апреле 1938-го и, по его словам, находился с Платоном в одной тюремной камере в Бутырках. Остальные обитатели камеры мальчика сторонились, а в Разгоне взыграло любопытство, он разговорился с изгоем, и тот признался ему, что он — немецкий шпион, точнее — завербованный германской разведкой агент.

«Его рассказ потряс меня, вызвал смятение, жалость, удивление…

— Били?

— Нет, не трогали. Следователи у меня хорошие. Папиросы дают. И конфеты…

Мне было интересно. Страшновато, гадко, но интересно… Папироса была не нашенская, не из тюремной лавочки — толстая, дорогая. Следовательская, догадался я…»

Суть этого «интересного рассказа», по версии Разгона, заключалась в том, что Платон Платонов, «счастливый и несчастливый мальчик», который «родился и вырос в бедной и неудачливой семье», где «странноватый отец — писатель своей отчужденной от семьи жизни» тяжко пьет, «сына любит, но кричит на него и не хочет понять, чего ему не хватает», а «ему не хватает модной курточки, какие носят все ребята в округе; а ему не хватает хоть немного своих денег, чтобы не опускать глаза, когда вся компания расплачивается в кафе или ресторашке; ему даже своих папирос не хватает, и он должен делать вид, что только выбросил опустевшую пачку» — так вот этот одаренный от природы парень попадает в сети НКВД, когда под видом немецкого шпиона, интересующегося курсантами Военно-воздушной академии, а с ними якобы дружил Платон, к нему подсаживается человек из конторы и предлагает работать на германскую разведку — передавать разговоры с курсантами. За это «резидент» пообещал платить 400 рублей в месяц — сумму по тем временам огромную. («Мой партмаксимум был 220», — признавал Разгон.)

Целью провокации, по версии «мемуариста», было организовать и раскрыть «заговор» в академии с помощью доверчивого, глупого Платона. Некоторое время спустя мальчика арестовывают.

«— Вас вместе и взяли?

— Нет, меня дома… У меня было много очных ставок, а с ним (с резидентом. — А. В.) ни разу… У меня было три, а то и четыре следователя. Очень хорошие люди. Меня пальцем не тронули, чаем угощали. С конфетами. Записку домой переслали. Так ведь я же не запирался».

Ахматова говорила, что за прямую речь в мемуарах надо подвергать уголовному наказанию. Случай Разгона — тот самый [63]. Скончавшемуся в 1999 году в возрасте девяноста шести лет мемуаристу не предъявишь уже ничего, и, возможно, не стоило бы и тревожить его прах, когда бы речь в его «мемуарах» не шла о людях, не единожды оклеветанных сначала при жизни, а потом и после смерти.

Все, что написал Разгон о Платоне Платонове, все, что опубликовала «Литературная газета», было постыдной ложью, начиная с того, что арестован Платон был не дома, а на улице и никаких сведений о нем родители не имели много дней. А между тем Разгон демагогически рассуждал: