Первое покушение на совместную жизнь молодоженов внешне ничего не изменило в их жизни. Саша пытался что-то объяснить Наташе, начал было извиняться, но она его перебила, сказав тихо и коротко: «Не надо», — и он замолчал. Она его ни о чем не расспрашивала и в дальнейшем. От людей позже узнала, что маленькая дама была той самой подругой, о которой говорил в день знакомства художник, работала она преподавательницей эстетики в местном СПТУ, и звали ее, как уже догадался читатель, никак иначе, как только Наташей. Не задавала жена мужу лишних вопросов и потом, когда он уезжал куда-то на сутки, двое, неделю. Она волновалась, бывало, не спала ночами, переживая за художника, к которому она, несмотря ни на что, все же питала свои женские чувства и, когда он возвращался, в душе радовалась и ждала, когда он захочет близости. Через полгода после первого покушения на семейную жизнь художника и его жены произошло второе. Наступало время родить преподавательнице СПТУ, и, перед тем как уйти в роддом, она за неделю до этого пришла с вещами к ним на квартиру и заявила, что будет жить у них. И жила несколько дней, заняв маленькую комнатку.
Что было дальше и как складывались отношения двух Наташ и Саши, можно рассказывать несколько часов подряд или даже написать любовный роман страниц на семьсот. Но мы не будем делать этого. Ибо художник — далеко не главный герой нашего произведения. А главный находится еще за тысячу километров от райцентра, где живет теперь Наташа. Он живет пока своей интересной жизнью, не подозревая о нашей героине, не зная и не ведая о том, куда приведет его скоро судьба-судьбинушка. Скажем лишь о том, что через год, когда обе Наташи принесли ему по дочери, рыцарь холста и кисти не вынес такой нагрузки и сбежал от обеих женщин. Официально его отъезд побегом не казался. Он уехал якобы учиться в художественное училище. И, говорят, действительно первое время там учился. Но уже через несколько месяцев все знающие в районном центре люди, в числе которых была корреспондентка районной газеты, поведали обеим Наташкам, что видели Сашу на одной художественной выставке в сопровождении «одной молодой шикарной особы». А еще через некоторое время, когда на свет родилась Настя, Саша прислал Наташе длинное письмо, в котором просил ее дать ему развод в обмен на квартиру и обязанность регулярно выплачивать денежное пособие на содержание дочери. Наташа не стала препятствовать мужу. И тридцатилетний мужчина вскоре оформил третий официальный, не запрещенный законом брак. На этот раз в городе. Его избранницей стала молодая художница, дочь известного в крае культурного деятеля. Как ее звали, думаем, читатель догадался без нашей подсказки.
Вот так Наташа осталась жить одна в квартире в центре районного центра. Работала, воспитывала Настю, ездила в Казанцево к матери и сестре. Набравшее было вес в замужестве и при беременности тело ее вновь выглядело похудавшим. Вот тогда и загуляло среди местных балагуров ее прозвище — Вобла.
Да, она была худа, со слегка впалыми щеками, с плоской, ребристой, словно лист шифера, грудной клеткой, и, наверное, могла бы спрятаться за ручку швабры, но ни разу это сделать не пробовала, хотя имела дело с поломойным орудием труда почти ежедневно, потому что работала нянечкой в детском саду.
Вот что пока нужно знать читателю о Наташе. Все остальное, или, во всяком случае, многое он узнает из нашего дальнейшего повествования.
Кличку Шуруп Андрею дали еще до службы в армии его друзья из вокально-инструментального ансамбля «Орфей».
Было это лет семь-восемь назад и далековато от мест, о которых пойдет наш рассказ, — более суток езды на восток на поезде дальнего следования. В то время Андрей, окончив школу, учился тренькать на гитаре в ДК железнодорожников, но, быстро поняв, что виртуозом ни на шести, ни на семи струнах ему не стать, начал солировать голосом на вечерах молодежи, ловко перебрасывая микрофон из правой руки в левую и обратно. Здесь он добился больших успехов и вскоре стал любимцем молодежи. Особенно балдели пятнадцати-семнадцати летние девчонки, когда он пел на танцах:
Или:
Сделавшись популярным в своем городке, Андрей стал ходить в черном костюме-тройке с бабочкой и в черной шляпе. Причем верх шляпы, вбивая вовнутрь, он делал не пирожком, как положено по моде, а пилоткой и, надевая, надвигал почти на глаза. Так и ходил повседневно, так и пел на эстраде, держась уверенно, без эмоций и модных ныне выкрутасов и дерганий. Был он небольшого роста. И если во время выступления кто-нибудь глянул бы сверху на солиста, то сходство с шурупом обнаружить, при определенной фантазии, мог. И обнаружил.