Андрей Миронов

«Миронов родился в театре, живёт в театре, и театр живёт в нём, внутри, ежесекундно вырываясь наружу, – писал писатель и драматург Григорий Горин. – Он незаменим на любой вечеринке; любое застолье с участием Миронова моментально превращается в спектакль. Импровизирует вдохновенно, пародируя собравшихся и самого себя. „Выкладывается“ на таких домашних спектаклях полностью, не думая об усталости, до полного изнеможения, до хрипоты… И в кино он театрален. Многие считают, что даже слишком, и относят это к недостаткам Миронова-киноартиста. Думаю, что это не так, хотя, конечно, Андрею трудно вписаться в фильм, где вроде бы „всё, как в жизни“, а на самом деле царит унылое правдоподобие… Зато, когда реализм и правда становятся абсолютными, то есть соединяют в себе быт и бытие, они легко включают в себя яркий театральный характер, как это случилось в фильме А. Германа „Мой друг Иван Лапшин“.

Однако сколько бы Театр ни наполнял жизнь Миронова, актёр ненасытен. Ему мало быть ведущим актёром, ему хочется быть осветителем, художником, костюмером, даже билетёром… Поэтому он как в омут ринулся в режиссуру.

Коллеги по театру относятся к режиссуре Миронова уважительно, охотно идут к нему репетировать. Профессиональные режиссёры – скептически, как, впрочем, и ко всяким актёрским попыткам вторгнуться в режиссёрские владения. Критика пишет о его спектаклях чуть снисходительно, отмечая, что эмоциональность и страстность ещё не гарантируют открытий. Тут не повредит и холодный расчёт, и более мудрая концепция… Всё это верно. Не берусь судить. Мне как драматургу работать с режиссёром Мироновым интересно»[57] .

Чеховский «Вишнёвый сад» – пьеса не простая. Это своеобразный эталон отечественной сцены, подобно тому, каким является «Гамлет» для мирового театра. К этой пьесе не подступаются начинающие режиссёры, а если и рискуют, то, как правило, ничего путного у них не выходит. Можно назвать «Вишнёвый сад» аттестатом творческой зрелости как для актёров, так и для режиссёров.

Желая доказать всем (в том числе и Андрею Миронову), что есть ещё порох в пороховницах, да много его там, Плучек взялся за постановку «Вишнёвого сада», дав Миронову роль Лопахина.

Снова не обошлось без проблем. Когда до премьеры оставалось совсем мало времени, из Театра сатиры ушла Татьяна Васильева, которая репетировала роль Раневской. Старая история – испортились отношения с Плучеком и находиться в театре стало невозможно. Васильева перешла в труппу Театра имени Маяковского. Плучек передал роль Раневской Раисе Этуш, дочери блистательного актёра Владимира Этуша, и весь спектакль пришлось «выстраивать» под новую Раневскую. Тяжело пришлось всем – и актёрам, и режиссёру.

В январе 1984 года, в положенный срок, «Вишнёвый сад» был показан на Малой сцене Театра сатиры, до того бывшей большим репетиционным залом. Актёрский состав впечатлял: Андрей Миронов (Лопахин), Анатолий Папанов (Гаев), Раиса Этуш (Раневская), Михаил Державин (Епиходов), Ольга Аросева (Шарлотта), Георгий Менглет (Фирс), Луиза Мосендз (Варя), Роман Ткачук (Симеонов-Пищик)…

Старания не пропали зря – спектакль понравился. В первую очередь – своей душевностью. Он был похож на дружеский разговор со зрителями, именно такое складывалось впечатление. «В. Плучек поставил в Театре Сатиры чеховский „Вишнёвый сад“, – писала театровед Татьяна Шах-Азизова. – Можно было ожидать зрелища острого, гротескного, озорного, на что актёры этой сцены такие мастера, а спектакль получился камерным, тихим, лиричным. К тому же поставлен он на Малой сцене, и полукруг её, близко подвинутый к нескольким рядам кресел, уже диктует особый стиль и тон, интимный и доверительный… Вслушиваясь в музыку чеховской пьесы, режиссёр строит спектакль как музыкальное произведение… Условия игры в спектакле для всех едины: мягкость тона и лёгкость рисунка, отсутствие риторики и нажима, интерес к тому, что у человека „внутри“, чёткость каждого лица и подчинённость его целому – „настроению“ и ансамблю…

Пока в актёрском ансамбле „Вишнёвого сада“ свободнее всех А. Миронов в роли Лопахина. Доверившись тексту пьесы и замечаниям Чехова, режиссёр и актёр увидели Лопахина человека с „тонкой и нежной душой“. То, что случится с ним на торгах – нечаянное предательство, покупка сада – произойдёт как бы помимо воли, словно вырвется наружу тайная, деловая стихия его души. В борьбе этих двух стихий – „сердца“ и „дела“ – диалектика образа, его драматизм, его движение к монологу после торгов, ставшему кульминацией спектакля… Спектакль Плучека не из тех, где смысл открывается сразу, в зримой метафоре, в бьющей глаза тенденции. Разгадка его, наверное, в том саде души, который цветёт на пологе сцены, – его нельзя вырубить, но можно, как высший дар, иметь или не иметь, иметь – и потерять…»[58]