Андрей Миронов: баловень судьбы

За такие стишки в те годы можно было легко схлопотать лет эдак пять за антисоветскую пропаганду, но, на счастье Миронова, поблизости не оказалось милиционера. Это обстоятельство развязало языки и остальным участникам гулянки. Выстроившись в колонну, они, четко чеканя шаг, потопали к Мавзолею, размахивая метлой с наконечником из красного пластмассового петушка. Тут уже Марк Захаров перехватил инициативу у Миронова и запел: «В городском саду играет духовой оркестр. В Мавзолее, где лежит он, нет свободных мест…» Часовые, охранявшие покой вождя мирового пролетариата, стояли не моргнув глазом. Согласно служебной инструкции, они не имели права реагировать на окружающих. Они и не реагировали. А компания продолжала забавляться: метла с петушком переходила из рук в руки, кто-то начинал ею мести заснеженные булыжники площади, другой, подняв петушка над головой, орал благим матом: «Ку-ка-ре-ку!» В конце концов, видя, что никто на их эскапады не реагирует, артисты решили продолжить гулянку в другом месте – на квартире у Миронова в Волковом переулке. Там догуляли ночь, еще раз хорошенько приняли и утром 7 ноября всем гуртом вывалились на улицу, где уже вовсю отмечался праздник. Выпивший Захаров буквально ввалился в толпу демонстрантов, шедших на Красную площадь для участия в праздничном параде, и, выхватив у какого-то демонстранта красный флаг, заорал во всю глотку шлягер Александры Пахмутовой «Пока я ходить умею, пока я дышать умею…» Затем, напевшись, швырнул флаг обратно демонстранту и выскочил из толпы. Завершили они свою гулянку в столовой Белорусского вокзала, где вместе с транзитными пассажирами заедали водку слипшимися макаронами. А вечером того же дня Миронов снова вышел на сцену родного театра – пел свои юморные куплеты в «Интервенции».

В последующие дни Миронов играл в следующих спектаклях: 8 ноября – «Баня», 9-го – «Женитьба Фигаро», 10-го – «У времени в плену», 11-го и 15-го – «Дон Жуан», 16-го – «Женитьба Фигаро», 18-го – «Интервенция», 22-го – «Женитьба Фигаро», 23-го – «Баня», 24-го и 27-го – «У времени в плену», 28-го – «Интервенция», 30-го – «Женитьба Фигаро».

Последний месяц 70-го начался для Миронова в театре с «Интервенции» – он играл в ней 2 декабря. Затем шли: 6-го – «Дон Жуан», 8-го – «Интервенция», 11-го – «У времени в плену», 13-го – «Дон Жуан», 14-го – «Женитьба Фигаро», 18-го – «У времени в плену», 19-го – «Баня», 20-го – «Женитьба Фигаро», 22-го и 25-го – «У времени в плену», 26-го – «Баня», 27-го – «Интервенция».

Тем временем продолжаются съемки фильма «Достояние республики». После экспедиции в Ленинград работа переместилась в павильоны киностудии имени Горького, правда, двигался процесс медленно из-за разразившихся интриг. На студии нашлась целая группа товарищей, которая категорически требовала убрать из фильма режиссера-постановщика Владимира Бычкова: он, мол, и пьющий, и режиссер никудышный. Однако на защиту Бычкова встал сам зампред Госкино Борис Павленок, который был дружен с режиссером еще в бытность их совместной работы в Белоруссии. Короче, Бычкова удалось отстоять.

Между тем после того как Миронов спел прекрасную песню «Этот город мной любим…», его стало обуревать жгучее желание спеть в картине что-нибудь еще. Ему казалось, что одной песни для Маркиза явно недостаточно. Причем вторая песня должна быть диаметрально противоположна первой – более экспрессивной, заводной. Он поделился этой идеей с Бычковым, который принял ее с большим воодушевлением. О том, что было дальше, послушаем рассказ поэта Юрия Энтина:

«29 декабря 1970 года мне звонит режиссер, представляется: „Владимир Бычков, киностудия имени Горького“, а я этой фамилии даже не слышал. И просит меня наисрочнейшим образом сочинить вместе с композитором Крылатовым песню о шпаге, и это надо сделать… к Новому году. Я говорю: „Как к Новому? Сегодня – 29-е!“ – „Очень надо!“ Привез сценарий, мне он необыкновенно понравился. 31 декабря, примерно в то время, когда люди уже садятся за стол и пропускают первую рюмку, я привез текст песни. Стихи Крылатову понравились, но выяснилось, что решающее слово принадлежит не ему и даже не Бычкову, а… Андрею Миронову. Андрей срочно приехал, прочитал и довольно строго спросил: „Вы внимательно прочли концовку сценария?“ „Конечно, – отвечаю, – ваш герой погибает“. – „Но в ваших стихах не хватает трагизма. Вам меня не жалко?“ Я заперся в комнате и за 15 минут написал куплет:

На опасных поворотах
Трудно нам, как на войне.
И, быть может, скоро кто-то
Пропоет и обо мне:
«Вжик-вжик-вжик!
Уноси готовенького…»

Миронов обнял меня, расцеловал: «Вот теперь – то что надо!» Потом он послушал музыку, тоже сказал, что чего-то не хватает, и предложил, чтобы в конце песня перешла в вальс. Крылатов выполнил его пожелание, и в результате получилась замечательная песня. После этого мы с Мироновым подружились, и я еще много написал песен для него…»