7 апреля у Михаила Михайловича Сомова день рождения. Именинник — дежурный по камбузу. Ревет пурга. Вытягиваем из сугроба один поезд, чтобы отвести его на более твердое место. Снег тает, покрывая лицо сплошной ледяной броней. Борода и усы защищают мое лицо, но на скулах появились первые пятнышки обморожения. Сегодня заметны такие пятна на скулах, веках, носах и лбах у многих.
Высота ледника перевалила за 1000 метров над уровнем моря… двигатели уже требуют нагнетания воздуха…
А ветер все дует и дует. К вечеру наблюдения закончены, и мы вваливаемся в камбуз в надежде поужинать. Виталий Бабарыкин (аэролог.
В большом алюминиевом тазу всякого рода яства. Несколько бутылок первоклассного марочного вина. А поверх всего салфетка, на которой закреплены зажженные шаропилотные свечи…
Пели разные песни — географические, полярные, альпинистские. И надо отдать должное „старому“ альпинисту Александру Михайловичу Гусеву — он был у нас достойным запевалой. В самый разгар веселья зазвонил телефон. Мгновенно воцарилась тишина. В салоне сидели все одиннадцать участников похода, и тем не менее телефон, соединяющий салон с кухней, звенел требовательно и непрерывно. Кто мог звонить среди ледяной пустыни Антарктиды нам по телефону? Я взял трубку и тут же с проклятьем отдернул ее, получив сильный электрический удар по пальцам, которые коснулись зажимов проводов… Сейчас пурга достигла апогея, и заряды были настолько сильными, что звонок сам пришел в действие. Дружным хохотом взорвалась тишина»[186].
Втюрин вспоминал: «Очень веселый был Андрюша! Любил пошутить частенько. Когда мы только еще готовились к походу, смотрю, он что-то с Михаилом Михайловичем Сомовым на общем собрании рядышком садится. И когда Сомов, начальник нашей экспедиции, сделал свое краткое сообщение и сел, вдруг раздался громкий неприличный звук! От посадки. Все замерли, но Сомов не растерялся, встал и говорит: „Ну, Капица, погоди!“ — и присоединился к общему смеху. Это Андрюша ему резиновую такую штучку подложил. У нас ее нельзя было достать, но мы же по пути заходили в Голландию и Кейптаун, и Андрюша где-то там ее приобрел».
И еще: «На каком-то вечере Андрей уговорил меня выступить с фокусом. Я должен был изображать знаменитого фокусника с оригинальным номером. И Андрей сделал действительно удивительный номер! У него была богатая борода. Он так осторожно побрил эту бороду, что она не рассыпалась, и наклеил ее на марлю. И так хорошо сделал, что никто не заметил, что борода отрезана. После моего „фокуса“ он оборачивается ко всем — и без бороды! Смеху было!»
Ну а пока продолжается борьба с неизвестностью. Андрей записывает в дневнике:
«Утром 11 апреля погода выдалась тихая, но облачная. Я сидел в салоне, когда по телефону Комаров сообщил, что видит впереди на горизонте горы. Поезд сразу остановился, и мы бросились наружу. Взобравшись на крышу домика и вырывая друг у друга единственный бинокль, мы пытались их разглядеть. Действительно, над горизонтом виднелась темная полоска, напоминающая горную цепь.
Десять лет назад летчики американской экспедиции Хай-джамп, пролетавшие в этих районах, отметили на карте цепь гор, названных „Горы, наблюдавшиеся в 1947 году“. После этого наши летчики, летавшие далеко к югу, не могли обнаружить никаких признаков этих гор… Трогаемся дальше, и уже через полчаса все выясняется. Комаров сообщает по телефону: „Горы-то вроде взлетели!“ Действительно, между линией горизонта и „горами“ образовалась тонкая светлая полоса. Теперь хорошо видно, что это гряда облаков, которую с трудом можно отличить от настоящих гор…
Я снова пробую определить толщину ледника. Но, по-видимому, мощность льда настолько велика, что с моей портативной сейсмостанцией нельзя зарегистрировать отражения от ледникового ложа».
Теперь Андрей берется за рычаги трактора. Как вспоминал О. А. Борсук, «Андрей всегда очень гордился своими водительскими корочками». В Антарктическом походе водили трактор все, кто умел, по очереди:
«Кабина трактора до половины заметена снегом. Расчищаю рычаги управления и надеваю наушники. Раздается голос Виталия Бабарыкина: „На второй скорости: раз, два, пошли!“ — и одновременно с ним даю ручку сцепления от себя. Рывок, и поезд тронулся. В наушниках слышен чуть хриплый голос Павла Кононовича Сенько:
— Пять градусов влево!
— Есть влево! — отвечает Виталий.
— Есть влево! — повторяю я.
Через минуту Павел Кононович кричит:
— Ребята, куда вы? Давай вправо 30 градусов!